Книга 10 лучших дней моей жизни - Адена Хэлперн

Как я уже говорила, в тот день нас ничего не заботило. Мы упивались свободой, Нью-Йорк превратился в игровую площадку, а волшебная карта исполняла любую прихоть. Мир простирался у наших ног.

В десять вечера мы встретились в «Тре Мерли» с компанией. Шампанское лилось рекой. Неважно, кто там был, – очередные знакомые. Счет за обед меня тоже не волновал; все равно я собиралась расплачиваться отцовской картой. (Потом я узнала, что заплатила три тысячи долларов.)

Следующим пунктом программы стал ночной клуб. В те дни мы облюбовали «Неллс» на Четырнадцатой улице. Швейцар знал нас в лицо, так что в очереди стоять не пришлось. Мы с Пенелопой бабочками порхали между столиками на втором этаже. Поцелуи и объятия раздавались всем без исключения – даже вчерашних знакомых мы приветствовали как давних друзей. Я сошла вниз и танцевала с двумя мужчинами. Стоит мне услышать по радио, как Си Си Пенистон исполняет «Файнали», вспоминается тот вечер. Я растворилась в музыке и танце и не заметила бы, что меня раздевают. В голове бродил алкоголь, притупляя ощущения и заботы. Я думала лишь об одном: наконец-то настал мой час.

Покачивая бедрами в такт музыке, я чувствовала себя красивой и сексуальной. В голове вертелось одно: «Видели бы меня сейчас одноклассники, дразнившие в детстве за вес и прыщи». Злорадная мысль заводила все сильнее. Жизнь обернулась сказкой; от алкоголя, энергии танца и людей вокруг кружилась голова. Я упивалась свободой; препятствий не существовало. Исчезла неуверенность в собственной внешности, денежные заботы (в принципе, у меня их и не было) отошли на второй план. До конца жизни я помнила тот танец. Меня никогда больше не окрыляло подобное чувство.

К трем ночи мы решили перебраться в наш номер. Через полчаса два десятка верных друзей, обретенных в клубе, с энтузиазмом обносили мини-бар – а когда его содержимое закончилось, принялись заказывать выпивку в номер.

В памяти сохранилось, что я танцевала на диване, размахивая в такт музыке бутылкой «Абсолюта». Днем я купила туфли на шпильках, так что дыры в обивке, без сомнения, моих ног дело. Потом я сунула бутылку партнеру, и мы устроили соревнование по прыжкам в высоту. Видимо, тогда водка и пролилась. Но вот кто курил рядом, осталось загадкой. Следующим кадром помню крик подруги: «Алекс, идиотка, ты подожгла диван!»

Мы спрыгнули на пол, Пенелопа схватила корзинку со льдом и высыпала кубики на диван, но было поздно. Набивка загорелась и клочьями взлетала в воздух. Искры попали на занавески.

При виде поднимающихся к потолку горящих комьев эйфория вмиг улетучилась. Я представила, что войду в историю как девушка, спалившая дом маленькой Элоизы. Внутри что-то переломилось.

Смех и веселье отступили на задний план. Свободу и беспечность как рукой сняло. Я будто прозрела, и увиденное напугало до смерти. Помню, как пыталась докричаться до гостей. Они хохотали и радовались пламени, как костерку на пикнике, – оно лишь поддавало празднику жару. Я схватила с кровати покрывало и побежала к дивану, чтобы сбить огонь. Только мы с Пенелопой пытались как-то укротить пожар, остальные и пальцем не шевельнули. Они не знали меня; их не заботила сохранность номера в отеле. Тут пожар? Пойдем веселиться в другое место. Я надрывалась криком, чтобы они расступились. Но никто не слушался. Многие покатывались со смеха: я так упорно старалась дотащить покрывало, что не заметила, как зацепила провод телевизора. Шкаф с видеотехникой рухнул на пол. Гости начали распевать: «Крыша, крыша, крыша горит!»

* * *

Вокруг творился сущий ад. Он походил на сцену из фильма, где мебель рушится костяшками домино и по очереди вспыхивает. Но кошмар происходил наяву. Помню, как умоляла помочь затушить пожар. С каждой разбитой вазой и опрокинутым цветочным горшком толпа кричала все громче. Один из лучших дней в моей жизни стремительно превращался в дурной сон, и я могла винить только себя. Чтобы пробудить совесть, понадобилась разгромленная комната в красивом отеле.

Наступило утро.

После объяснений с управляющим, оценки причиненного ущерба, счета за еду и выпивку, купленных обновок и ужина в «Тре Мерли» мне требовалось заплатить пятьдесят пять тысяч долларов. Даже волшебной карте сумма оказалась не по зубам.

– Пап? – рыдала я в трубку в офисе управляющего «Плазой».

Отец ни разу в жизни не ударил и не оскорбил меня. В то воскресное утро ему пришлось приехать на машине из Филадельфии в Нью-Йорк, и если бы не присутствие Пенелопы, управляющего и нескольких охранников, он дал бы волю рукам. Извиняясь и подписывая чек на покрытие убытков, отец не разжимал кулаки. Даже по дороге в Филадельфию он не успокоился. Я умоляла Пен поехать с нами, но подруга перепугалась и предпочла спрятаться в душной квартирке.

– Пятьдесят пять тысяч долларов! – кричал за рулем отец. – Пятьдесят пять тысяч! Вот что я тебе скажу. Ты вернешь их мне до последнего цента, даже если придется рыть канавы в Китае!

Всю дорогу, проезжая через Ньюарк, Трентон и Метропарк, отец твердил про пятьдесят пять тысяч долларов.

Дома он вышел из машины, хлопнул дверью и скрылся в кабинете.

Ранее мать всегда принимала мою сторону, но сейчас не могла на меня смотреть.

– Я не знаю, в кого ты превратилась, Александра, – сказала она и ушла в спальню.

Вечером я сидела на кровати под розовым балдахином в своей комнате. Открылась дверь, и вошли родители.

– Александра, – заговорил отец.

Он немного успокоился, хотя сразу становилось заметно, что нервы на взводе.

– Нам нужно серьезно поговорить.

Терпеть не могу, когда кто-то заявляет, что нужно серьезно поговорить. Худшего начала не придумаешь.

– Алекс, мы с матерью больше не знаем, что с тобой делать. Даже не могу передать, как нас беспокоит подобное поведение. Тебе надо взять себя в руки и понять, чего ты хочешь от жизни. К счастью, в двадцать два года еще есть шанс измениться к лучшему. Максина, я не знаю, может, мы ее избаловали? Или зря давали ей столько свободы?

Мать молча пожала плечами. Слезы на глазах говорили сами за себя.

– Сегодня стало ясно, что тебя нельзя оставлять одну. Ты выедешь из своей квартиры и будешь жить с нами.

– Я не вернусь сюда! – закричала я.

– Так будет лучше, Алекс, – произнесла мать. – Мы сходим с ума от беспокойства.

– Хватит, – вмешался отец. Он не кричал, но в голосе звенела твердая решимость, что гораздо хуже. – Мы потратили кучу денег, чтобы устроить тебя в университет, но ты ничему не научилась. Дали полную свободу, но ты ею злоупотребляешь. Пока что ты доказала только одно – ты ни на что не способна.

Я молча сидела на кровати. Я понимала, что поступила глупо и плохо, но не хотела выслушивать упреки родителей. В тот момент в голове бродили бунтарские соображения, как обойти запреты. Какое бы наказание ни придумали родители, оно не вечно. Пусть мне придется жить здесь. Все равно я редко бываю в съемной квартире. По-прежнему буду гулять, веселиться и жить как хочу. Двадцать два года – самое время для развлечений с друзьями, просто не буду заходить за черту. По крайней мере, этот урок я усвоила, но не собиралась махнуть рукой на свои желания. Ближе к тридцати подумаю о смысле жизни. (Учитывая, что в свои двадцать девять я пишу это сочинение, можно считать, что силы небесные сыграли со мной хорошую шутку.)