Книга 10 лучших дней моей жизни - Адена Хэлперн

Результаты экзаменов не обернулись крупными неприятностями. Не забывайте, что отец сколотил состояние. Я не горела желанием поступать в колледж, но отец настоял на своем. Он приложил все усилия, чтобы я получила образование, причем именно там, где учились родители, – в Пенсильванском университете. Залогом моего поступления стал подаренный колледжу спортивный зал имени Билла и Максины Доренфилд.

Должна сказать, студенческие годы мне понравились. Я рассталась со школой и Мэйн-лейн и жила в отдельной комнате в общежитии (мама боялась, что с соседями я не смогу нормально высыпаться). Со временем появилась собственная квартира. Она находилась в принадлежащем отцу доме, но он там никогда не бывал, да и я тоже.

После школы Дана поступила в Колорадский университет, Керри в Пеппердин в Калифорнии, а Оливия уехала в чикагский Нордвестерн. Пен приняли в Нью-Йоркский университет; надо сказать, клубная жизнь в Нью-Йорке могла затмить развлечения в Филадельфии. Я спрашивала родителей, нельзя ли перевести меня к подруге, но отец оставался непреклонен.

– Я потратил кучу денег, чтобы пропихнуть тебя в Пенсильванский, – кричал он. – Ты будешь учиться там и не пикнешь!

Итак, днем (если находила силы подняться с кровати) я изображала студентку факультета психологии. Вечером улетала в Нью-Йорк прогуляться по клубам и возвращалась домой в девять утра, как раз к первой лекции. Переодеться я не успевала; не стоит и говорить, что за мной вскоре закрепилась слава самой модной девушки курса «Психология 101».

Впервые в жизни я ощутила свободу. Заводила знакомства в нью-йоркских клубах. Рэя Милланда прославил «Потерянный уик-энд». Я потеряла четыре года. Не спорю, что вела себя глупо и гордиться нечем, но тем не менее это было великолепное время.

Нам с Пен исполнилось двадцать два. Весной мы закончили колледж. Наступила осень. Субботним утром, около семи, мы возвращались в квартиру-студию Пен на углу Бликер и Бродвея после проведенной в клубе ночи. Ни ей, ни мне не хотелось ловить такси. Утро стояло превосходное: безоблачное небо, легкий ветерок, пустые улицы. Все подталкивало к тому, чтобы сделать глубокий вдох, оглянуться на прошедшие годы и внезапно понять, что все хорошо. Мы с подругой находились в лучшем городе мира. Ночь прошла в танцах и непрерывном флирте. Родители были далеко; никто не мешал наслаждаться жизнью. С их кредитками мы не знали нужды в деньгах. Работу мы не искали, хотя Пен думала о поступлении в юридическую школу (в конце концов она подала туда документы, но только через год). Сейчас нас ничто не беспокоило. Я шагала ранним утром по улицам Нижнего Манхэттена и радовалась наступающему дню.

Хлынул дождь.

Настоящий потоп; без всякой прелюдии с неба ударили капли размером с пенни. Поблизости ни дерева, ни карниза – словом, никакого укрытия. Мы ринулись бежать по Хаустон-стрит. Я хохотала до колик и никак не могла догнать Пен; подруга опередила меня на полквартала. На углу она остановилась и оглянулась. При виде меня Пен разобрал такой смех, что она не удержалась на ногах и свалилась на тротуар.

Случаются моменты, где юмор не понятен никому, кроме участников. Но попробую пояснить. Представьте лучшего друга. Вспомните случай, когда вы хохотали от души, но все, с кем пытались поделиться шуткой, отвечали недоуменным взглядом. В подобные минуты в голове всплывают все пережитые вместе радости. Я вспомнила Пен, какой впервые увидела ее в школе «Дружба»: высокой, толстой и нелепой девочкой. Заново нахлынуло облегчение, как и тогда, когда высунула голову из мусорного мешка. Я видела, как в десять лет мы играем в чудесные куклы со всего мира в моей спальне, а в двенадцать сидим на кровати, перелистываем мамины журналы «Вог» и представляем себя красивыми женщинами на фотографиях. В четырнадцать мы утащили у матери Пенелопы пачку сигарет, спрятались за домом и курили (вернее, кашляли дымом). Память услужливо подсунула измученный голос подруги, когда та отравилась в школе, – а от него протянулась цепочка к первому поцелую. И недавнее воспоминание. Нам двадцать один год; держась за руки, мы пробираемся по переполненному нью-йоркскому клубу, а мужчины провожают взглядом соблазнительные фигурки и пытаются заигрывать. Я слышала смех, дурачества и разговоры, что привели к этой минуте. В семь утра лучшая подруга лежит на тротуаре в центре Нью-Йорка, с неба поливает дождь, а мы хохочем и не можем остановиться, и я тщетно пытаюсь поднять ее на ноги.

Вы же понимаете, о чем я? Я так и думала.

В конце концов, мокрые насквозь, мы добрались до квартиры. Пен снимала тесную студию на углу Бродвея за тысячу долларов в месяц. Квартира отличалась дурным нравом: то ее осаждали тараканы, то шалила батарея. Трубы выделяли столько тепла, что Пен ухитрялась похудеть на пять фунтов, пока потела перед телевизором. Позже подруга обратилась к владельцу с просьбой починить батарею, и после долгих разбирательств ей выплатили неплохую компенсацию за неудобства. Но в то утро агрегат вел себя хуже некуда. Благодаря высокой влажности квартира из сауны превратилась в жарко натопленную баню. Окна запотели изнутри от влажного пара. С одежды капало.

Я не преувеличу, если скажу, что не видела дальше вытянутой руки в туманном воздухе. Угол Бликер и Бродвея чудесным образом перенесся в тропические леса Амазонии. Тогда я пришла к единственному мудрому решению:

– Здесь невозможно оставаться. Надо снять номер в отеле.

Не помню, кто из нас посоветовал «Плазу». Возможно, я, хотя точно не могу сказать. В детстве я зачитывалась книгами о живущей в «Плазе» девочке Элоизе и ее похождениях.

Даже не сменив промокшие клубные наряды, мы отправились в «Плазу». Я расплатилась за номер папиной кредитной картой. Пен называла ее волшебной, поскольку деньги на ней никогда не заканчивались. До сих пор не пойму, зачем родители предоставили мне полную финансовую свободу. Наверное, я так и осталась для них чудо-ребенком. Доступных номеров эконом-класса в отеле не нашлось. Пришлось снять люкс. К тому же мы с подругой сошлись на мнении, что чем просторнее, тем лучше. Не помню, сколько стоил номер. Цена вполне могла доходить до тысячи долларов, но не забывайте – я была счастливой обладательницей чудо-карты и не задумывалась о деньгах.

Люкс состоял из двух комнат с видом на Центральный парк. Мы умирали от голода, так что заказали в номер половину меню и уселись перед телевизором в махровых гостиничных халатах. Около полудня нас сморил сон.

Я проснулась, когда стемнело. После окончания колледжа мы перешли на ночной образ жизни.

– Мне нечего надеть, – потянулась Пен.

Накануне мы договорились о встрече с новыми знакомыми в ресторане «Тре Мерли» в десять. Ничего удивительного, что встал вопрос о подходящем наряде.

Я вооружилась волшебной картой, и мы отправились в «Бергдорф». Не могу припомнить, чего там накупили, но сумма вышла порядочная. На улице холодало, так что я выбрала бархатный плащ до щиколоток, а Пенелопа – вязаный жакет из шотландской шерсти. Заглянули в отдел нижнего белья, а потом Пен приметила изумительные джинсы – они сидели на ней как влитые. Мне приглянулось обтягивающее платье из черной лайкры с бархатной отделкой по подолу. Перед походом в магазин мы выпили две-три-четыре рюмки в гостиничном баре и немного опьянели. Бегство из квартиры Пенелопы вышло настолько поспешным, что мы не прихватили даже расческу. Портье «Плазы» записал нас на прием в салон Джона Деллариа на укладку и макияж. Потом я узнала, что наши похождения обошлись почти в двадцать тысяч долларов. Но это случилось намного позже.