Книга Сидим, курим... Болтовня брюнетки - Маша Царева

— Что? — озадаченно переспросила я.

Маринка закружилась по комнате, вальсируя:

— Я смогу бросить все к чертовой матери! Это мой шанс! Мой Великий Шанс! Хочешь почитать сценарий? Ну скажи, что хочешь, ну я тебя прошу!.. Впрочем, даже если не хочешь, все равно придется. Если ты настоящий друг.

А ведь однажды она, Марина, чуть не стала звездой. Был в ее жизни тот самый Великий Шанс, который перепадает одному из миллиона, — был, и она его благополучно прошляпила.

Случилось это четыре года назад, она еще не замылила глаз любителям порнушки и считалась подающей надежды моделью с экстраординарными для столь низменного жанра данными.

О том кастинге ей рассказала товарка по съемкам, смешливая петербурженка Лиза, которая переехала из самого романтичного российского города в самый циничный, чтобы поступить во ВГИК и получить работу в кино (первая часть плана не сбылась, вторая — отчасти).

— В Москве сейчас Дэйв Бродер, — многозначительно обмолвилась она.

Они находились в тесной ванной обычной окраинной малогабаритки — гримировались перед съемками. Для съемок бюджетного порно редко арендуют студию — антураж и освещение не так важны, как фактура и фотогеничность главных действующих лиц.

Марине и Лизе предстояло изображать лесбийскую любовь. Лиза исподтишка злилась на Маринку — та была немного моложе и намного красивее ее самой и платили ей по более высокой ставке, хотя роль Лизы была на несколько минут длиннее.

— Кто это? — равнодушно поинтересовалась Марина, сконцентрированная на священном действии приклеивания к уголку глаза пучка фальшивых ресниц.

Лиза замерла с кубиком льда в руках (старинный испытанный способ приведения сосков в состояние боевой готовности).

— Ты, должно быть, издеваешься? — приподняла брови она. Лиза выщипывала брови максимально тонко — ей казалось, ретроштрх делает ее похожей на красавицу с антикварной открытки, на самом же деле ее по-совиному круглые голубые глаза приобретали наиглупейший вид.

«Точно два пустых аквариума, — подумала Маринка, — в которых все рыбки давно издохли».

— Вовсе нет, — пожала плечами она, удовлетворенно созерцая свое отражение.

— Это самый известный порнодеятель Америки, — важно объяснила Лиза, — фотограф, гений.

— Прямо-таки гений?

— Много ты понимаешь. Он начал заниматься этим еще в пятидесятые, когда был студентом-художником. Потом сотрудничал с «Плейбоем». Потом жестче — с «Хастлером». Потом открыл свою студию на Манхэттене. Он работает на грани порнушки и эротики. И все его на руках носят. Считают гением и чуть ли не «Оскара» прочат. Знаешь, этакий Тинто Брасс, только более высокой пробы.

Марина обернулась и задумчиво посмотрела на Лизу; впервые в ее ореховых глазах появился интерес. Она была стопроцентной реалисткой, довольно быстро разобравшейся, что на раздаче московских слонов ей едва ли светит более крупный куш. На что могла рассчитывать девушка с такой запятнанной репутацией? Ну поснимается она еще лет семь — десять, пока физиономия будет свежей да грудь не начнет обвисать. А потом… Первые заметные невооруженным глазом морщинки, и несвежий цвет лица по утрам, и материнский инстинкт, проснувшийся точно грудной младенец — внезапно и некстати, — и громогласно требующий своего. Что дальше — замуж? И с замиранием сердца ждать, когда коллеги супруга случайно наткнутся на откровенную фотосессию добродетельной супруги?

Будучи натурой прагматичной, иногда она, тем не менее, лелеяла несбыточную мечту — а вдруг в один прекрасный день на фильм с ее участием наткнется какой-нибудь Стивен Спилберг или Квентин Тарантино? Наткнется и ужаснется — что делает девушка с таким красивым и одухотворенным лицом в этой помойке? На этом месте Марина, как правило, себя жестко одергивала, но желанные образы отравленным газом насильно прорывались в ее сознание. Вот он сажает своего секретаря на телефон — обзванивать московских порнодельцов. В конце концов невероятными стараниями ему удается найти телефон самой Марины. Он звонит ей, представляется, говорит, что всю жизнь искал такую девушку, как она, которая непременно станет украшением его следующего шедевра… А Маринке сначала кажется, что это чей-то жестокий розыгрыш, она кричит в трубку: «Fuck off!» — и дрожащими руками жмет на «отбой». И тогда Стивен (ну или Квентин, что даже еще более заманчиво) заявляется к ней домой с охапкой белоснежных тюльпанов и… О дальнейшем мечтать было совсем уж неприлично, в конце концов, она была не наивной школьницей, по-церберски стерегущей невинность для принца, а взрослой женщиной, порноактрисой…

И вот когда Лиза независимым тоном рассказала об этом Дэйве Бродере, кем бы он ни был, что-то екнуло у нее внутри, что-то щемяще шелохнулось…

Увидев, с каким выражением смотрит на нее Маринка, Лиза вдруг сообразила, что наговорила лишнего. Но было уже поздно. Марина вцепилась в нее, как питбуль в грабителя. В итоге ей удалось узнать, что Бродер разыскивает восточноевропейских девушек для съемок в своем новом фильме, который будет полнометражным, что для порножанра большая редкость.

Внешность Марины никоим образом не относилась к восточноевропейскому типу, тем не менее ей удалось пробиться на кастинг, который проходил в одном из люксовских номеров отеля «Националь».

Дэйв Бродер оказался субтильным мужчиной неопределенного возраста, издали его можно было принять и за подростка, только с расстояния двух шагов становились заметны шероховатости, которое время позабыло на его лице: обколотые ботоксом линии морщин, слегка опущенные уголки тонких губ, глубокая грустинка в чего только не повидавших глазах. Он был типичным американцем — белозубым, улыбающимся во всю ширину рта, не употребляющим кофе и черный чай, маниакально работающим над линией квадрицепсов и расчетливо карабкающимся к затерявшемуся среди облаков Олимпу общественного признания.

Сначала он и разговаривать с ней не захотел. Его интересовали славянки — полевые цветочки с широкими скулами, каштановыми бровями вразлет, веснушками на белоснежной коже и мягкими русыми волосами.

— You are very beautiful, — покачал головой он, — but…

И тогда у Марины — впервые в жизни — произошел настоящий истерический припадок. Внезапный, как летняя гроза, начавшийся с трогательного дрожания подбородка и за доли секунды воплотившийся в яростную бурю с метающими молнии глазами, сдавленными рыданиями и заламыванием тонких рук. Марине повезло — оператор Бродера был эстетом, рыдающая красотка произвела на него впечатление, и он быстро включил камеру, чтобы не упустить ни одной секунды волнительного зрелища.

Ну а Маринку тем временем охранники Дэйва Бродера под белы рученьки выпроводили из номера. И в тот вечер она впервые в жизни напилась — как следует, по-мужски. Не какой-нибудь кокетливый ликерчик, возлияниями которого сопровождаются розовые девичьи трагедии. Лаконичная ледяная водка с черным хлебушком и консервированными оливками. До потери памяти, до бешеной центрифуги в голове.

Проснулась она в полдень в прихожей собственной квартиры — оказывается, подушкой ей послужили грязнющие сапоги. Проснулась — и обнаружила на автоответчике мигающий красный огонек. Каково же было ее удивление, когда она услышала бодрый голос русскоязычной секретарши Бродера, который приглашал ее снова явиться в отель «Националь».