Книга Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

– Осталось совсем чуть-чуть, господин, вот туда, направо. Твой раб… твой раб… подождет…

Омар взял у него факел и широким шагом пошел дальше. Немедленно он услышал за спиной топот и осыпающийся гравий. Оба слуги со всех ног бросились бежать прочь из развалин. Омар пошел дальше в одиночестве, поглядывая по сторонам, пока не заметил слабый свет где-то над собой.

Он находился в развалинах некогда огромного сооружения, храма, которые Омар уже обследовал при дневном свете и знал, где искать проход, выводящий к песчаным курганам. Когда он взобрался на возвышение, то направился на слабый свет, который, похоже, проникал наружу из расщелины в кирпичной стене. Все же он был ярче, нежели свет от обычной масляной лампы, и мужчина, сидевший в кругу света, поднялся ему навстречу, словно он все это время только и ждал прихода Омара.

– Кто-то уходит, кто-то приходит, – произнес он.

Мужчина оказался ниже ростом, чем Палаточник, с густыми бровями и курчавой бородой. Он накинул белый арабский бурнус на свои широкие плечи, но мало походил на араба.

Указав кивком головы на землю, он привлек внимание Омара к телу, которое там лежало, телу шута с торчащей из-под ребер рукояткой кинжала.

– Я прервал его предсмертные мучения, – сказал незнакомец.

Омар перевел взгляд на хищную птицу, хлопавшую крыльями у самой земли. Он ожидал увидеть грифа или сокола, но в хищнике он признал орла. Когда Омар приблизился, огромная птица затихла, только ее полупрозрачные глаза ярко горели.

– Мой товарищ, – объяснил незнакомец. – Больше того, он присоединяется ко мне на вершинах и спускается ко мне с неба.

– Кто же ты сам?

– Человек с гор. – Когда незнакомец говорил, его вытянутый подбородок выдавался вперед, яркие глаза вспыхивали. – Человек из Рея.

Древний город Рей лежал почти внутри гор, которые окружали покрытую вечными снегами вершину Демавенд, величественнейшую из вершин Персии. И хотя этот мужчина мог оказаться и персом, у него был акцент египтянина, а хорошо модулированный голос – человека, свободно изъяснявшегося на многих языках.

– Ты ведь, – его взгляд не отпускал Омара, – Омар Палаточник, придворный астроном. И нет в тебе покоя. Вот отчего ты здесь, в храме Истара, беседуешь со школяром, которого многие считают сумасшедшим. Я – Хасан, сын Сабаха.

– Какие странные похороны ты организовал, Хасан ибн Сабах.

– Это не похороны. Воля Аллаха, я оставил это рабам. Мое дело сделано.

– Ты студент. Ты изучаешь смерть?

Хасан размышлял над услышанным, словно эта мысль была для него внове.

Он казался старше Омара. Его шея, вся в рубцах, и мускулистые руки – все напоминало зверя.

– Я ищу истину, – наконец проговорил он, – во многом. Этого танцора я нашел там, куда его выбросили, за воротами лагеря, на съедение собакам. Вот я и принес его сюда, на высокое место, где небесные птицы вычистят его кости. Я проткнул его кинжалом, дабы освободить его от боли… Все в лагере боялись сделать это, поскольку Малик-шах приказал лишь забить глотку этого говорливого глупца песком… Но больше всего мне хотелось найти друзей, настоящих друзей. Вот я и ждал, долго ждал здесь, в Вавилоне.

Речь Хасана не напоминала ни речь придворного, ни то, как говорили мусульманские ортодоксальные проповедники.

Омару пришло в голову, что его собеседник скорее держался под стать самому Малик-шаху.

– Скажи, приходилось ли тебе ждать, когда появится знамение? – внезапно спросил Хасан.

– Ты нашел знамение здесь, в Вавилоне, о сын Сабаха? – вопросом на вопрос ответил ему Омар.

– Да, когда этот танцор умер. Ибо теперь, в эту минуту я повстречал человека, кто знает, что хочет, и кто ищет доказательство своей правоты. Милостью Аллаха я могу подружиться с Омаром Палаточником! Кажется мне, так было предопределено и записано, и этому следовало случиться… Но звезды уже гаснут, я иду вниз.

При этих его словах холм внезапно погрузился в темноту. Но Хасан не казался обеспокоенным этим. Утверждая, что он знает лабиринты развалин не хуже, чем жрец свой винный погреб, он взял Омара за руку и начал двигаться по узкой тропинке. Порой они совсем ничего не видели перед собой, но все же Хасан продолжал торопливо отмерять расстояние своими широченными шагами. За собой Омар слышал хлопанье крыльев, как будто гигантский орел сопровождал их. Затем, не произнеся ни слова на прощанье, Хасан выпустил руку своего спутника и растаял в ночи. Хлопающие крылья удалялись, затем все звуки пропали.

В своей палатке Омар нашел поджидавших его рабов, скорчившихся на земле у зажженной лампы. Перед тем как заснуть, он поразмышлял немного, вспоминая свою встречу с Хасаном, наделенным даром доводить все до абсурда. Омар не сомневался, что тот ждал его появления (странный слуга, поведавший якобы приключившуюся с ним историю, исчез) и что, сам того не ведая, он, Палаточник, был подвергнут испытанию. Свет, без всякого сомнения, исходил от какой-то умело расположенной и укрытой от глаз лампы. Но кто, кроме как для охоты на газелей, когда-либо приручал орла?

Омар много раз наводил справки о Хасане ибн Сабахе, судя по выговору, египтянине, но он так и не смог отыскать такового во всей армии.

Глава 2

Холм над проклятой безжизненной долиной, напротив восточной стены Иерусалима

По отдельным мелким признакам Омар понимал, что Низам следит за ним даже на расстоянии. Странствующих актеров больше не подпускали к нему. В часы уединения его палатку навещал улыбчивый писарь-индус и передавал ему сплетни о состоянии дел в Балхе или Самарканде и обо всех действиях Малик-шаха.

Но больше всего ему помогали письма, приходящие от самого Великого визиря. На первый взгляд, письма эти содержали новости о делах Низама, на самом деле в них обсуждалось, какой линии поведения придерживаться, каких опасностей избегать. Так, Омар пришел к пониманию того, как важно армии Малик-шаха овладеть Иерусалимом, священным Аль-Кудсом, как его называл Низам. Для халифа Багдада, на которого миллионы правоверных с надеждой смотрели и как на главу ислама, Малик-шах становился признанным поборником веры. Сельджукские турки уже овладели двумя святыми для мусульман городами – Меккой и Мединой. Необходимо было добавить к ним третий, Иерусалим, присоединив его к империи, освободив предварительно от незаконного правления раскольника халифа Каира.

По сходным причинам Малик-шаху требовалось ускорить начало кампании на севере, против неверных византийцев.

До тех пор пока поборник ислама не сойдет с тропы джихада, священной войны, никогда не станет он испытывать недостатка в тех, кто готов служить под его знаменами. Новые кланы турецких всадников покинули свои степи, и Низам посылает их на запад на соединение с армией султана.

Таким образом, Омар получал ясное представление о том, как Низам сплетал свои нити в единый узор. Так ткач, устроившись у станка, связывает вместе крошечные кусочки шерсти, бессмысленные сами по себе, но представляющие собой части рисунка на большом ковре.