Книга Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

Утром в юрту, запыхавшись, вошел Сары-ага. Он принес горячую лепешку, а вчерашний вожак, онбаш Атали, – чайник чаю и чашку верблюжьего чала. Ашир едва прикоснулся к еде.

– Неужели вы забыли моего отца, Сары-ага? – спросил Ашир.

– Что ты, что ты, сынок?! – замахал руками старик. – Аллах свидетель… Аллах не простит мне такого. Да не властен я здесь. Верблюд стареет, сначала теряет силу, а потом и власть. Поводырем его становится верблюжонок. Хырслан тут всему голова. Но я упросил его. Согласился он отпустить тебя с миром… Уходи, сынок, пока Хырслан не вернулся… Чего доброго еще передумает… Не хочет он допустить тебя к Джемал, она не здесь живет, на далеком колодце…

– А где тот колодец?…

– Не знаю… Сам Хырслан еще ночью уехал… С вечера приезжали сюда Нуры, сын Курре, ты его знаешь, и какой-то красивый джигит по имени Черкез. Они были с поручением от Эшши-бая, сына Джунаид-хана. Но Хырслан не стал их слушать, выпроводил. Тогда заявился сам Эшши-бай. Где-то поблизости выжидал со своим отрядом. Нет бы самому сразу прийти, а то все с какими-то выкрутасами… Мой сын не хотел ехать, да попробуй от Эшши-бая открутиться. Как коршун… Такой же въедливый, как Джунаид-хан. Хырслан поехал невеселый. Или помирится, или Джунаид отдаст его в руки своего палача Непеса Джелата… О, Аллах! В этом неправедном мире не ведаешь, что уготовил тебе день грядущий. Так что, сынок, собирайся в дорогу. Мовлям тебя проводит.

– Погоди, – сказал Ашир. – Ты, Сары-ага, должен знать правду о гибели твоего сына Дурды-бая – его убил Эшши-бай. Дурды сдал свой отряд советской власти, сам тоже ехал в Ташауз, но Джунаид-хан, проведав об этом, послал вслед Эшши-бая… Мне бы хотелось поговорить с Хырсланом… И еще спросить о сестре… Как она живет?

– О Аллах… – вздохнул Сары-ага. – Верю я тебе, но сын мой после смерти Дурды никому больше не доверяет. Поезжай скорее отсюда, пока Хырслан не передумал…

– Я никуда не поеду, пока не повидаю своих земляков, – решительно сказал Ашир. – Позволь мне, Сары-ага, хотя бы с Мовлямом поговорить. Мать его кое-что наказывала. С аульчанами поздороваться надо… Туркмены мы, Сары-ага, или не туркмены?! Если Джемал стала женой Хырслана, ты же, выходит, родня мне…

Сары-ага низко опустил голову.

– Все обычаи порушены… Времена, времена-то какие!.. Пойдем, сынок, я пройдусь с тобой…

Жмурясь от яркого солнца, Ашир вышел из юрты. Басмачи, завидев нового человека, тут же окружили его. Кое-кто узнавал Ашира, радостно здоровался с ним, расспрашивал о родном селе, родственниках, Ашхабаде, передавал с ним поклоны.

– Чем приветы передавать, не лучше ли самим в Конгур податься? – Ашир оглядел собравшихся. Их было с добрую полсотню. – Я-то передам, нетрудно…

– В капкан приглашаешь? Хочешь, чтобы с нами красные разделались, как с Дурды-баем или как с Халлы Меле? Спасибо, землячок, за совет… Тебе легко говорить, твой отец у красных служил… Тебя не тронут…

– А кто вам запрещает служить советской власти? Кто?! Мой отец, пока у него шоры были на глазах, вот так же, как вы, пресмыкался перед Джунаидом… Вовремя опомнился. Сдайте оружие, живите по-людски. Не с винтовкой же вы на божий свет появились?! А про Дурды-бая и Халлы Меле – это все джунаидовские байки. Дурды-бай шел сдаваться советской власти. Он понял бессмысленность басмачества. Джунаид-хан подослал к нему убийц и все свалил на красных аскеров. Послушали бы вы Халлы Меле, он жив, он-то знает, почему Дурды-бай всем родом решил уйти от Джунаид-хана, почему его обезглавили. А Халлы Меле еще в больнице…

– Выдумываешь!.. Хырслан не посмотрит, что ты брат его жены, расстреляет…

– Кто из вас знает Халлы Меле? Подойдите ко мне…

Люди расступились, к Таганову пробрались двое джигитов и по очереди рассмотрели фотокарточку, на которой был запечатлен улыбающийся Халлы Меле, перебинтованный, в больничном наряде.

– Эшши-бай и Хырслан его расстреливали, – Ашир пустил фотографию по рукам. – Раненый Халлы Меле стал обузой Эшши-баю… Сын Джунаида, видите ли, шкуру свою спасал, а Халлы связал его по рукам и ногам. Чтобы не угодить в руки красноармейцев, Эшши-бай решил избавиться от раненого Халлы, поставил к бархану, разрядил в него маузер. Красные аскеры подобрали его полумертвого, выходили, с того света вернули. Никто ему не мстил, хотя Халлы Меле воевал против советской власти. А Хырслан не верит в правду о смерти брата Дурды-бая!..

По рядам собравшихся прошел шепот. Лицо Ашира с чуть заострившимися скулами было сурово и спокойно. Он, взвешивая каждое слово, говорил четко и ясно:

– Джунаид-хан дал вам в руки оружие, и вы, как глупцы, оставили свои юрты, аулы. Одни из вас раньше знали только чабанскую палку, другие лопату. Что, по-вашему, больше красит мирного человека – винтовка или лопата?

В толпе кто-то покаянно вздохнул. Со всех сторон на Ашира смотрели внимательные темные глаза, теперь уже не бесстрастные, как в самом начале беседы.

– Тебе, джигит, сколько лет? – обратился Ашир к стоявшему рядом молодому мужчине в засаленном халате, но увешанному оружием.

– Двадцать пять.

– А тебе? – Ашир показал рукой на другого.

– Двадцать шесть.

– Женаты?

Джигиты отрицательно мотнули головой.

– Вы и в сорок лет не женитесь, если будете бегать по пескам. Хырслан украл мою сестру и сделал женой, но вы же не сотники…

Джигит в засаленном халате горько усмехнулся. Таганов продолжал:

– Я вижу среди вас людей, в чьи бороды уже закралась седина, немало и таких, на чьей голове уже и волос не растет. Скажите мне, много вы добра нажили?

Толпа молчала. Кто-то наконец выкрикнул:

– Джунаид-хан – поборник ислама, справедливости! Он за адат и шариат!

– Вы сами не верите в то, что говорите. Где справедливость, если у Джунаид-хана четыре жены…

– У пророка Мухаммеда было четыре жены. Коран позволяет…

– Зато многие джигиты не имеют даже одной. У Джунаид-хана тысячные отары овец и верблюдов, сундуки с золотом, живет в юрте из белой кошмы, одевается в богатые халаты, справляет пышные тои, стелет под себя дорогие ковры, одаривает ими приезжих англичан… А что у вас, кроме коня и оружия?

– Скажи, Ашир, а правда, скоро начнется война? – высунулся сухой выцветший аксакал с морщинистым лицом. – На советскую власть идут десятки тысяч войск немцев, англичан, французов и даже негров, большевикам будто осталось властвовать считанные дни.

Над толпой повисло гробовое молчание. Ашир улыбнулся и, внимательно оглядев собравшихся, увидел вожака десятки Атали, Мовляма, стоявших неподалеку. Они не сводили глаз с Таганова, ждали, что он ответит на заковыристую речь старичка.

– Все вы слышали о знаменитом Махтумкули-хане, сыне Нурберды-хана, – проговорил Таганов. – Еще при царе он управлял Тедженским уездом, имел чин офицера царской полиции, владел и нашим Конгуром… Что там Конгур?! Это капля его богатства… Ему принадлежали крупные земельные и водные угодья. После революции, летом 1918 года, когда белогвардейский полковник Ораз Сердар с помощью своих английских и меньшевистских хозяев поднял в Ашхабаде контрреволюционный мятеж, то Махтумкули-хан ему сказал: «Куда ты суешься, пьяница? Вы, кучка самозванцев, хотите образовать самостоятельное туркменское государство? Зачем? Чтобы нас англичане или персы проглотили?! Да у вас силенок не хватит бороться с советской властью. Большевики так могучи, что они всесильного царя-батюшку с трона свалили, революцию свершили. А вас, полтора полоумных туркмена, раздавят как мух…» Так говорил мудрый Махтумкули-хан, зная, что на советскую власть пошли войной и немцы, и французы, и японцы, и англичане, и белые чехи. Где власть эмира бухарского, банды Энвер-паши, Ибрагим-бека? И Джунаид-хан загнан большевиками в пески. Нужны ли советской власти ваши заржавелые винтовки? На больших живодернях бывают козлы-вожаки. Они ведут за собой отару прямо к скотобойцу… Козлы остаются жить, а бедняги овцы попадают под нож.