Книга Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

Прокричав второй, третий раз и убедившись, что никто не желает схватиться с Баллы-пальваном, судья заключил: «Нет никого? Люди, слышите?! Приз присуждается нашему непобедимому Баллы-пальвану».

Он подал любимцу публики дорогой кумачовый халат и шерстяной кушак. Тот нарочито небрежно сграбастал пятерней подарки и под восхищенными взорами зрителей горделиво зашагал на место. На круг важно вышел второй пальван. Тоже здоровяк, но чуть ладнее и тоньше Баллы. Опять судья кричал как заведенный. Народ беспорядочно гомонил, но выйти на круг никто не решался. Тогда-то Сары и Таган зашептались. У Тагана, вначале опешившего при одном виде Баллы, зачесались руки. Ведь во всем Кесе Аркаче за ним укрепилась слава лучшего борца.

Мираб, заметив блеск азарта в глазах Тагана, сказал: «Я вижу, моих гостей уже пленил кейф гореша… Не хотите ли силами помериться?» Таган промолчал. Таков неписаный этикет: за борца принято говорить близкому другу.

«Да, если позволит наш гостеприимный хозяин», – ответил Сары.

Мираб переговорил с судьями-эминами. Те одобрительно закивали головами. Таган не поверил своим ушам, когда трижды огласили его имя, даже откуда он родом и какого племени… Он, сбросив с себя халат, остался в просторной латаной рубашке. Кто-то хихикнул: «А пальван-то в драных штанах! То бишь рубашке…» На остряка зашикали.

Собравшиеся невольно залюбовались упругой, будто вколачивающей гвозди походкой Тагана. А когда он умело и профессионально обхватил противника, так что тот завертелся на месте, толпа застыла в ожидании. Но короткая схватка разочаровала людей, ожидавших увидеть интересное, захватывающее зрелище. Миг – и Таган будто играючи повалил соперника. Тот, поспешно поднявшись с земли, багровый от злости, запальчиво бросил: «Да-да-вай еще раз!»

Но вмешался Сары и увел Тагана на место.

Побежденный, которого во всей округе одолевал лишь могучий Баллы, не унимался: «Я выставляю свой собственный приз… Пусть гость из долины Ахала схватится со мной еще разочек!..»

Судьи праздника стали советоваться с хозяином тоя. Тот высокомерно заявил, что не нуждается в приношениях побежденного пальвана, и сам выделил еще один щедрый приз – пусть только Таган согласится. Таган, получив добро Сары, вышел на круг и снова легко положил на землю иомудского борца.

Девять лучших пальванов Туркменской степи не устояли перед силой и мастерством борца с равнины Ахала. Его колени ни разу не коснулись земли. Из девяти схваток Таган вышел победителем.

Сколько ни взывали судьи к толпе, никто больше не решился бороться с Таганом. Тогда обескураженные устроители тоя захотели выставить против Тагана богатыря Баллы. Сары, взглянув на набычившегося великана, тихо прошептал другу: «Ох, не одолеть тебе такую гору, не одолеть!..» Он категорически запретил Тагану выходить на бой. Но болельщики неистовствовали: «Что, кишка тонка, пальван из Ахала?! Выходи, трус!» Не скрывали свою злость даже эмины, обычно невозмутимые и бесстрастные: «Приехал какой-то ахалинец, положил всех наших пальванов и хочет уехать победителем!» Публике было обидно за своих поверженных любимцев.

«Сары, позволь, я схвачусь с Баллы, – не утерпел Таган. – Видишь, народ нами недоволен. Что они подумают о нас? Все-таки мы не у себя дома… И нечестно как-то получается: всех поборол, а с Баллы не выхожу. Надо встать и признать себя побежденным или бороться!.. Повалит так повалит… Зато после не буду терзаться, попрекать себя всю жизнь: „Вот надо было выйти, может быть, одолел бы…“»

«Да ты посмотри, какая он громадина! – вздохнул Сары. – Рук не хватит его обхватить… Ну, Аллах с тобой, иди, Таган!»

«Ничего, у него кушак крепкий», – и Таган, разувшись, вышел на середину. Долго водили пальваны друг друга по кругу. На какие только уловки не пускались… Силой, уменьем, хитростью они были под стать друг другу. В своем доме, говорят, и стены помогают: толпа подбадривала своего кумира, а Тагану улюлюкала. Вдруг она взревела: пальваны оба повалились, как подрубленные чинары, одинаково коснувшись земли боками. Ничья! Но судьи слукавили, присудили победу Баллы. Разгорелся спор. Сары, доказывая правоту, горячился, бегал от бая к судьям, обращался к людям, но те ратовали за Баллы: своя рубашка ближе к телу.

«Послушайте, люди, послушай ты, бай-ага, и вы, судьи! – вмешался мираб. Его голос дрожал. – Гость у туркмен почетнее отца, свят по нашим обычаям… Эти два текинца, вы знаете, мои гости. Сейчас вы кровно обижаете и меня и гостей… Все видели, что была ничья. Слов нет, пальваны достойные, боролись как львы. Но азарт игры застелил дымом ваши глаза, лишил рассудка… Если вы откажете в справедливости, я по праву хозяина дома возвращаю все честно завоеванные Таганом призы и покидаю с гостями этот той, этот дом и уношу в своем сердце обиду… Вы оскорбили моих гостей, значит, и меня оскорбляете вдвойне».

Толпа застыла в ожидании. С места поднялся бай и взмахнул рукой: «Эй, народ! Я объявляю ничью. Никто не победил. Но пусть пальваны борются до победы».

Народ загудел – не то одобрительно, не то осуждающе. Борцы сошлись на кругу вновь. Долго и изнурительно пытались они одолеть один другого, сомкнувшись в железных тисках. Не раз, тяжело переводя дыхание, разжимались, расходились в разные стороны, чтобы схватиться снова и снова. Когда у Тагана, казалось, силы были на пределе, он, совсем отчаявшись, приподнял противника и волчком закружился с ним на одном месте. В тот миг он вспомнил, что еще дома так же победил одного могучего пальвана, до тошноты не переносившего кружения. Баллы оказался таким же: у него на третьем обороте закружилась голова.

«Я даже не знаю, как я его повалил, – рассказывал после Таган своему другу. – Чувствую, подкашиваются ноги, сам валюсь. Думал, все, хана мне… Смотрю, Баллы подо мной лежит, сопит, морщится… Одолел-то я его еле-еле! Силен шайтан, как слон!»

Болельщики Баллы встретили победу Тагана гробовым молчанием, кто-то обозленно выкрикивал обидные слова. Молчали посрамленные судьи. Аксакалы, сочувственно провожая взглядом униженного поражением Баллы, удивленно покачивали мохнатыми тельпеками: «О, как можно такую скалу свалить?!» Они ждали, что скажет бай. Тот молчал.

«Бай-ага! – сказал мираб. – Ты помнишь свои слова, когда у тебя родилась девятая дочь?»

«Помню! – достойно ответил хозяин тоя. – Я поклялся, что на тое моего первенца пальвану, победившему Баллы, выставлю приз – юрту из белой кошмы, два верблюда, десять овец».

«И десять мешков зерна», – напомнил неугомонный мираб.

«Да! Я от слова своего не отказываюсь», – раздраженно добавил бай.

Таган и Сары возвращались домой богачами. Многочисленные братья и сыновья мираба проводили гостей по территории Ирана до самой туркменской границы. Еще в дороге Таган по-братски поделился с другом всем, что имел, отдал ему юрту, половину всех призов, поровну поделил овец, зерно. В той белой юрте родились и выросли сыновья Сары-ага – Кака, Дурды, Хырслан, ставший ныне сотником в басмаческом отряде Джунаид-хана. Оборотистый Сары сумел приумножить свои богатства, у него появились тучные отары овец, стада верблюдов, табуны коней, но он не забыл доброты Тагана, и теперь, когда в их стан пришел Ашир, ему хотелось как-то по-человечески отблагодарить сына друга юности.