Книга О суббота! - Дина Калиновская

«Сами пейте свой чай! Кушайте сами свой торт! Гриша едет ко мне и ради меня! Можете не ждать его, можете не радоваться ему, очень хорошо!» — в таком настроении шагала домой хлопнувшая дверью.

«Еще надо бы сказать Зельфонам, — размышляла она, — но это успеется», — решила она.

Зельфоны были земляки, кодымчане.

И все-таки зашла к Зельфонам.

Зельфоны сделали вид, что с трудом припоминают Гришу.

— Это какой же сын Штеймана? Рыжий? И он о нас спрашивал? Зачем мы ему? Ну, пусть будет здоров, передай ему привет.

Решение разыскать Гришу пришло к Марии Исааковне не вдруг. Пленительную эту идею она как бы вынула из тайника, из никому не известной щели, как бы взяла в сберкассе пятьдесят лет хранимое сбережение.

Осенью она подумала: не выйти ли ей на пенсию? Она была почти уверена, что, как только оставит работу, тут же умрет от безделья. Все решил заведующий отделом, старый друг, молодой еще человек.

— Ты не боишься умереть от скуки, мамуся?

— Хватит! — сказала она. — В чем дело?!

И написала заявление. Насладившись лестной для себя истерикой главного бухгалтера, она с неподписанным заявлением пошла к начальнику пароходства. Сама дала ему понять, что сознает, какой урон наносит всему каботажному и дальнему судоходству.

И вот уже ей вручили каминные часы от сотрудников бухгалтерии и холодильник от пароходства, и были сказаны слова, и были цветы и слезы.

Чтобы не умереть от безделья сразу, она у известного портного, обшивающего даже артистов оперетты, сшила два пальто. На толкучке купила французский шарф, югославский плащ, итальянскую кофту, английские туфли. Сладость грандиозных покупок, головокружение от сумасшедшей выдумки разыскать Гришу — вот он, хрустальный бокал, поднятый в ознаменование новой жизни.

ДОЧЕРИ

С шестью законными и двадцатью тайными копейками в кармане Саул Исаакович отправился из дома в том приподнятом настроении духа, которое бывает у путешественника перед отбытием в далекие страны. Из-за угла к остановке вывернулся трамвай. Саул Исаакович погрузился на площадку заднего вагона, стал перед открытой дверью, приготавливаясь с таким веселым страхом к езде через мост и на гору, как если бы собирался соскочить на полном ходу. Со звоном подкатили к мосту, со звоном промчались через него, со звоном понеслись в гору. Трамвай останавливал поперечное движение на перекрестках. Саул Исаакович не сошел по ступенькам, а спрыгнул, не перешел улицу, а перебежал, и очутился, наконец, там, где намеревался истратить заначенные деньги — напротив кинотеатра продавали мороженое.

«Гришка! — прыгало в нем. — Гри-гри-гришка!»

Шел фильм «713-й просит посадки». Речь, по всей видимости, шла о самолете, но афиша изображала женщину с лицом застенчивым и прекрасным. Таких неприкаянных глаз Саул Исаакович не помнил со времен Веры Холодной. Он уже купил мороженое и остался потому без возможности заглянуть в кино.

— У нее погиб муж в самолете? — спросил он билетершу.

Пока шел сеанс, толстуха вышла подышать свежим воздухом.

— Кто вам сказал?

В аптеке у Асиного отдела стояла очередь. Ася отпускала аптекарские товары без рецепта. Саул Исаакович всегда поражался и недоумевал — куда, как, каким таким образом здесь, в аптеке, исчезала без следа та не идущая к ней мальчишеская грубость, которую она прихватила с войны и оставила себе навсегда. Покупателям она не бухала, как отцу, по-приятельски толкая его в живот: «Выше тонус, батя!», или мужу, шлепая его по добрым губам: «Гагры, товарищ капитан, только в комплекте с супругой!»; или с сыном, выстраивая у него под носом фигу: «Женишься, диверсант, на четвертом курсе, и — точка!» Своим покупателям она советовала, что и как принимать, что чем мазать, полоскать или капать, ласково. «Чего вам?» — спрашивала вкрадчиво, как секрет. Невероятно, но в аптеке она становилась довоенной девочкой. Наслаждение было наблюдать за ней исподтишка.

Ася заметила отца только тогда, когда подошла его очередь, и вместо чека он подал ей мороженое.

— Что? — спросила она аптечным голосом.

— Погуляй со мной!

— Леночка, постой за меня минутку! — крикнула Ася в застекленную дверь и вышла в зал, слизывая на ходу потекшее по руке мороженое.

По-фронтовому, локтем, как своего парня, подпихнула его к двери, и из прохладной кафельной аптеки они вышли на горячий асфальт.

Саул Исаакович залюбовался стройностью тонких ног и детской ее манерой лизать мороженое.

— Слушай, приезжает один человек — Гриша, товарищ детства.

— Кодымчанин? — рассеянно спросила она, щурясь на солнце и наслаждаясь жарой и мороженым.

— Конечно, кодымчанин! Я ведь говорю, друг детства, двоюродный брат. И откуда, ты думаешь, он приезжает? Из Америки!

— Что он там делал? — Она взяла отца под руку и пошла с закрытыми глазами, запрокинув голову, чтобы загорало лицо.

— Ты подумай, он удрал на турецком пароходе из родного дома! И я бы удрал с ним вместе, мы обо всем уже договорились. Меня удержала твоя мама.

— Обалдеть можно! — дремотно мурлыкала она, не разлепляя глаз.

— Сколько нам было — четырнадцать, ну не больше пятнадцати. Твоя мама вцепилась в меня, как кошка!.. Я ей сказал, что скоро вернусь богачом, так, знаешь, она устроила страшный скандал! Мы уже были женихом и невестой, нас обручили. Она имела полное право…

— Вас обручили в четырнадцать лет?! — как бы проснувшись, воскликнула Ася.

— Примерно, не помню точно, может, нам было по пятнадцать. Мы с Гришкой вскапывали огороды и порядочно подзаработали на дорогу. Я, само собой разумеется, отступился от своей доли, раз так получилось… Гришка — это фигура!

— Знаю всех вас подряд, кодымские тихони!

— Что были мы рядом с ним?! А он знал, что делается в мире. Он говорил с раввином по-древнееврейски, он по-французски мог говорить с начальником станции, он дружил с целым табором цыган и песни пел, как настоящий цыган! Он перечитал всего Майна Рида, и у нас была своя лошадь. Твоя мама Гришу терпеть не могла. Гришка как-то даже опозорил ее перед всем местечком.

— О, опозорил? Это интересно.

— Она села верхом на нашего жеребенка. Все хотели на нем покататься… Доверчивая девочка! Только она залезла в седло, мерзавец Гришка хлестнул глупого жеребенка по ногам! Она проскакала по всему местечку, у нее поднялась юбка и ноги совсем голые, а была суббота, все старики сидят возле домов. Мама и сегодня не может слышать Гришкиного имени!

Они потихонечку шли наклонной улицей и незаметно дошли до конца квартала. Мороженое кончилось, надо было возвращаться.

— В общем, ты ужасно рад, что он приезжает. — Ася вытерла руки платком.

— Что значит — рад? Нам есть о чем вспомнить! — И они повернули к аптеке.