Книга Приключения Тома Сойера - Марк Твен

Новый мальчик достал из кармана два больших медяка инасмешливо протянул Тому. Том ударил его по руке, и медяки полетели на землю. Втот же миг оба мальчика покатились в грязь, сцепившись по-кошачьи. Они таскалии рвали друг друга на волосы и за одежду, царапали носы, угощали один другоготумаками – и покрыли себя пылью и славой. Скоро неразбериха прояснилась, исквозь дым сражения стало видно, что Том оседлал нового мальчика и молотит егокулаками.

– Проси пощады! – сказал он.

Мальчик только забарахтался, пытаясь высвободиться. Онплакал больше от злости.

– Проси пощады! – И кулаки заработали снова.

В конце концов чужак сдавленным голосом запросил пощады, иТом выпустил его, сказав:

– Это тебе наука. В другой раз гляди, с кем связываешься.

Франт побрел прочь, отряхивая пыль с костюмчика, всхлипывая,сопя и обещая задать Тому как следует, «когда поймает его еще раз».

Том посмеялся над ним и направился домой в самомпревосходном настроении, но как только Том повернул к нему спину, чужак схватилкамень и бросил в него, угодив ему между лопаток, а потом пустился наутек,скача, как антилопа. Том гнался за ним до самого дома и узнал, где он живет.Некоторое время он сторожил у калитки, вызывая неприятеля на улицу, но тоттолько строил ему рожи из окна, отклоняя вызов. Наконец появилась мамашанеприятеля, обозвала Тома скверным, грубым невоспитанным мальчишкой и велелаему убираться прочь. И он убрался, предупредив, чтоб ее сынок больше ему непопадался.

Он вернулся домой очень поздно и, осторожно влезая в окно,обнаружил засаду в лице тети Полли; а когда она увидела, в каком состоянии егокостюм, то ее решимость заменить ему субботний отдых каторжной работой сталатверже гранита.

Глава 2

Наступило субботнее утро, и все в летнем мире дышалосвежестью, сияло и кипело жизнью. В каждом сердце звучала музыка, а если этосердце было молодо, то песня рвалась с губ. Радость была на каждом лице, ивесна – в походке каждого. Белая акация стояла в полном цвету, и ее благоуханиеразливалось в воздухе.

Кардифская гора, которую видно было отовсюду, зазеленела всясплошь и казалась издали чудесной, заманчивой страной, полной мира и покоя.

Том появился на тротуаре с ведром известки и длинной кистьюв руках. Он оглядел забор, и всякая радость отлетела от него, а дух погрузилсяв глубочайшую тоску. Тридцать ярдов дощатого забора в девять футов вышиной!Жизнь показалась ему пустой, а существование – тяжким бременем. Вздыхая, онокунул кисть в ведро и провел ею по верхней доске забора, повторил этуоперацию, проделал ее снова, сравнил ничтожную выбеленную полоску с необозримымматериком некрашеного забора и уселся на загородку под дерево в полном унынии.Из калитки вприпрыжку выбежал Джим с жестяным ведром в руке, напевая «Девушкииз Буффало». Носить воду из городского колодца раньше казалось Тому скучнымделом, но сейчас он посмотрел на это иначе. Он вспомнил, что у колодца всегдасобирается общество. Белые и черные мальчишки и девчонки вечно торчали там,дожидаясь своей очереди, отдыхали, менялись игрушками, ссорились, дрались,баловались. И еще он припомнил, что, хотя колодец был от них всего шагов заполтораста, Джим никогда не возвращался домой раньше чем через час, да и топриходилось кого-нибудь посылать за ним. Том сказал:

– Слушай, Джим, я схожу за водой, а ты побели тут немножко.

– Не могу, мистер Том. Старая хозяйка велела мне поскорейсходить за водой и не останавливаться ни с кем по дороге. Она говорила, мистерТом, верно, позовет меня белить забор, так чтоб я шел своей дорогой и несовался не в свое дело, а уж насчет забора она сама позаботится.

– А ты ее не слушай, Джим. Мало ли что она говорит. Даваймне ведро, я в одну минуту сбегаю. Она даже не узнает.

– Ой, боюсь, мистер Том. Старая хозяйка мне за это головуоторвет. Ей-богу, оторвет.

– Она-то? Да она никогда и не дерется. Стукнет по головенаперстком, вот и все, – подумаешь, важность какая! Говорит-то она бог знаетчто, да ведь от слов ничего не сделается, разве сама заплачет. Джим, я тебешарик подарю! Я тебе подарю белый с мраморными жилками!

Джим начал колебаться.

– Белый мраморный, Джим! Это тебе не пустяки!

– Ой, как здорово блестит! Только уж очень я боюсь старойхозяйки, мистер Том…

– А еще, если хочешь, я тебе покажу свой больной палец.

Джим был всего-навсего человек – такой соблазн оказался емуне по силам. Он поставил ведро на землю, взял белый шарик и, весь охваченныйлюбопытством, наклонился над больным пальцем, покуда Том разматывал бинт. Вследующую минуту он уже летел по улице, громыхая ведром и почесывая спину, Томусердно белил забор, а тетя Полли удалялась с театра военных действий с туфлейв руке и торжеством во взоре.

Но энергии Тома хватило ненадолго. Он начал думать о том,как весело рассчитывал провести этот день, и скорбь его умножилась. Скородругие мальчики пойдут из дому в разные интересные места и поднимут Тома насмех за то, что его заставили работать, – одна эта мысль жгла его, как огнем.Он вывул из кармана все свои сокровища и произвел им смотр: ломаные игрушки,шарики, всякая дрянь, – может, годится на обмен, но едва ли годится на то,чтобы купить себе хотя бы один час полной свободы. И Том опять убрал в кармансвои тощие капиталы, оставив всякую мысль о том, чтобы подкупить мальчиков. Нов эту мрачную и безнадежную минуту его вдруг осенило вдохновение. Не более и неменее как настоящее ослепительное вдохновение!

Он взялся за кисть и продолжал не торопясь работать. Скороиз-за угла показался Бен Роджерс – тот самый мальчик, чьих насмешек Том боялсябольше всего на свете. Походка у Бена была легкая, подпрыгивающая – верноедоказательство того, что и на сердце у него легко и от жизни он ждет толькосамого лучшего. Он жевал яблоко и время от времени издавал протяжный,мелодичный гудок, за которым следовало: «Диньдон-дон, динь-дон-дон», – на самыхнизких нотах, потому что Бен изображал собой пароход. Подойдя поближе, онубавил ход, повернул на середину улицы, накренился на правый борт и стал неторопясь заворачивать к берегу, старательно и с надлежащей важностью, потомучто изображал «Большую Миссури» и имел осадку в девять футов. Он был и пароход,и капитан, и пароходный колокол – все вместе, и потому воображал, что стоит накапитанском мостике, сам отдавал команду и сам же ее выполнял.

– Стоп, машина! Тинь-линь-линь! – Машина застопорила, ипароход медленно подошел к тротуару. – Задний ход! – Обе руки опустились ивытянулись по бокам.