Книга Дети Индии - Прем Чанд

покойников бегают и еще представления разные бывают, только никого туда не пускают… Там по вечерам са́хибы[8] играют… Взрослые люди, с бородами, с усами, а играют… И мэм-сахибы[9] тоже играют. Правда, правда!.. Моей бабушке, если дать это самое… как ее… ра-а…ке-е…тку, так она за нее и взяться-то не сумеет. Как размахнется, так и упадет…

— А моя мать и поднять ее не сможет, клянусь аллахом! — сказал Махмуд.

— Ну, что ты! А сколько она муки́ перемалывает! — возразил Мохсин. — Подумаешь, маленькую ракетку не поднять! Сколько кувшинов воды она за день переносит! Пять штук только одной буйволице нужно. Если бы какой-нибудь мэм-сахиб пришлось хоть один кувшин принести, у нее, наверное, в глазах бы потемнело.

— А все-таки бегать она не может и прыгать тоже! — упорствовал Махмуд.

— Прыгать, верно, не может. А вот когда она узнала, что наша корова отвязалась и забрела на поле старосты, то так побежала, что я и догнать ее не смог. Вот как! — заключил Мохсин.

Идут дальше. Начали попадаться празднично разукрашенные лавки торговцев сластями́. И кто только ест все это?..

— Посмотрите-ка, в каждой лавке горы сластей! — воскликнул один из мальчиков. — Мне рассказывали, что по ночам их покупают джинны[10]. Отец говорил, что джинны в полночь в каждой лавке забирают все, что осталось. А платят настоящими деньгами, совсем такими же…

— Откуда же джинны берут настоящие деньги? — усомнился Хамид.

— Думаешь, у джиннов мало денег? — не замедлил ответить Мохсин. — У кого захотят, у того и возьмут. Ведь им даже железные двери нипочем. У джиннов и драгоценных камней много. Тем, кто им угодит, они дарят корзины бриллиантов… Они что хочешь могут: вот сейчас он здесь, а через пять минут уже в Калькутте.

— А джинны большие? — снова спросил Хамид.

— Каждый ростом до неба. Стоит на земле, а головой в небо упирается. Но если захочет, то и в кувшин может влезть.

— А как им угодить? — допытывался Хамид. — Сказал бы мне кто-нибудь заклинание, чтобы вызвать джинна, уже я бы сумел получить от него награду!

— Этого я не знаю, — проговорил Мохсин. — А вот у нашего старосты в услужении много джиннов. Если где кража бывает, так староста сразу скажет, где вор и как его зовут. У Джумра́ти как-то потерялся теленок. Три дня искали, нигде найти не могли. Что делать? Пошел тогда Джумрати к старосте. А тот сразу сказал, что теленок в загоне, где вся скотина. Верно, там и оказался. Джинны ему рассказывают обо всем, что в мире делается.

Теперь Хамид понял, почему староста такой богатый и почему его так уважают.

Идут дальше… Полицейский участок…

— Это здесь полицейские маршируют? — спросил кто-то. — «На пле-е-е-чо! Отставить!» Бедняги, все ночи напролет ходят по улицам, караулят, чтобы воровства не было…

— Это полицейские-то караулят? Много же ты понимаешь! — возразил Мохсин. — Да они сами помогают воровать. Сколько ни есть в городе воров и разбойников, все с ними заодно. Ночью они говорят ворам: «Воруйте спокойно!» — а сами уходят куда-нибудь в другой квартал и кричат там: «Слушай! Слушай!» Потому-то у них и денег столько. У меня дядя полицейский. Жалованье — двадцать рупий в месяц, а домой присылает пятьдесят. Клянусь аллахом! Я как-то у него спросил: «Дядя, откуда у вас столько денег?» А он засмеялся: «Аллах дает, сынок». А потом сам же и сказал: «Если мы захотим, то денег у нас будут горы. А берем мы лишь столько, чтобы самим не опозориться и службы не лишиться».

— Если они заодно с ворами, то почему же их никто не арестует? — спросил Хамид.

— Эх ты, глупый! — снисходительно пояснил Мохсин. — Кто же их может арестовать? Они сами всех арестовывают. Их только сам бог наказывает. Нечестно нажитое богатство впрок не идет. Совсем недавно у дяди пожар был. Все дотла сгорело. Ни одного горшка не осталось. Сначала так и ночевали под деревом, клянусь аллахом! Прямо под деревом! Потом где-то дядя занял сто рупий и снова хозяйством обзавелся.

— А сто — это больше, чем пятьдесят? — поинтересовался Хамид.

— Сравнил тоже! Пятьдесят — это одно, а сто — совсем другое. Пятьдесят рупий уместятся в одном мешке, а сто и в два мешка не войдут.

Дома теперь стояли близко друг к другу. Начали попадаться группы людей, направляющиеся к месту празднества. Одни ехали в экипажах, другие — в автомобилях, все благоухающие, разодетые, веселые.

Крестьяне, забыв о своих невзгодах, увлекаемые общим радостным возбуждением, шагали всё дальше и дальше.

Для детей в городе все было удивительным. Куда ни глянешь — везде интересно, глаз оторвать нельзя. Даже автомобильные гудки, то и дело раздававшиеся позади, не могли помешать им любоваться чудесным зрелищем. Хамид так загляделся, что едва не попал под машину.

И вот впереди открылось место, отведенное для общей молитвы. Над вымощенной камнем площадкой, покрытой узорчатым ковром, нависли густые, тенистые ветви тамари́ндов. На площадке — ряды пришедших на праздник людей, один за другим, один за другим. Даже там, где уже кончается каменная площадка и нет ковра, видны склоненные фигуры. Впереди места нет, и вновь прибывшим приходится располагаться в задних рядах…

Наши знакомые тоже встали в последнем ряду. Началось праздничное богослужение…

2

Нама́з[11] окончился, и народ повалил к лавкам со сластями и игрушками.

Взрослые увлечены не меньше, чем дети.

— Смотри, смотри, качели!.. — кричит один из них. — Садись! Всего одна пайса!.. Будешь взлетать в небо и камнем падать на землю.

— А карусель-то! — восхищается другой. — Деревянные слоны, кони, верблюды! За пайсу накатаешься досыта — целых двадцать пять кругов!

И Махмуд, и Мохсин, и Нуре, и Самми усаживаются на коней и верблюдов. Лишь Хамид остается стоять поодаль: ведь у него всего три пайсы. Не может же он отдать треть своих денег только за то, чтобы прокатиться несколько кругов!

Наконец все слезают с карусели и идут покупать игрушки. Лавки тут же, их целый ряд. Ах, каких только игрушек здесь нет! Солдат и молочница, раджа и адвокат, водонос, дхоби, са́дху[12]. До чего же красивые игрушки! И как живые, вот-вот заговорят! Махмуд покупает солдата в зеленом мундире, в красном тюрбане, с ружьем на плече — того и гляди стрелять начнет! Мохсин облюбовал водоноса… Водонос согнулся — тяжело, на плечах кожаные бурдюки. И веселый какой! Наверное, песню поет… А из бурдюка-то, смотрите, сейчас вода польется!.. Нуре понравился адвокат с ученым лицом. Черная мантия, под ней белый ачка́н[13], в