Книга Белые терема - Владимир Константинович Арро

пошла, пошла через площадь красивая барышня с тонкой талией.

И вдруг — побежал, побежал, побежал за ней молодой человек в цилиндре.

— Варенька! — кричит. — Это вы, Варенька! — споткнулся, упал на колено. Курица вырвалась из корзины, полетела!..

— Ой, что это он? — засмеялась женщина с ребенком.

Старуха ответила ей:

— Чудит…

— Вы приехали, счастье мое, вернулись!.. — говорит молодой человек, отряхивая штанину. — А мы ведь с маменькой с тех пор все ждем вас и ждем… Пойдемте скорее к маменьке!..

— Стоп! — кричит человек в белой панаме. — Таня, слезы! Улыбка сквозь слезы. — И подходит к артистам. — Пальчики нужно ломать от радости и от жалости, Таня!

— А что, — спрашивает мужчина в фуражке лесника, — слезы у них настоящие или слюнями мажут?

Но ему никто не отвечает. Надо поглядеть, прежде чем отвечать.

12

А к ограждению всё новые люди подходят.

Кто-то Ксеню трогает за плечо. Оглядывается — Толик. Ах да, ведь Толик! Мама, магазин, практика! Толик спрашивает:

— Идешь?

Идет, конечно! Вот только в магазин сбегает. И немножко еще посмотрит. Налево посмотрит, направо посмотрит… На все ведь интересно смотреть. Вот монахи, что они будут делать? А полная дама купит мясо у мясника или нет? А Таня заплачет?

— Грядку тебе занимать? — спрашивает Толик.

Конечно занимать.

— Ты недолго?

Конечно она недолго. Долго-то ей зачем.

— Гляди, гляди, плачет!.. Ах ты, шельма! — улыбается почтальон.

— Да больно ты видишь, — не верит ему лесник. А сам вытягивает шею, вглядывается.

— Нет, правда, слеза блистает! Вот! А ты говоришь — вымысел!

— Плачет… — вздыхают в толпе. — Ну и слава богу.

Ксеня оглядывается. Но Толика уже нет. Исчез Толик.

— Стоп! — кричит человек в белой панаме — режиссер. — Извозчик, вы проезжаете слишком быстро! Софья Марковна, общий план!

13

Ксеня глядит на молодого человека в цилиндре. Он снимает цилиндр и становится совсем молодым.

— Надо же, — говорит учительница, — какие юные актеры.

Он подходит совсем близко. Глядит на толпу. На учительницу начальных классов. На почтальона. Потом на Ксеню. Снова на почтальона. Снова на Ксеню. На Ксеню. Опять на Ксеню.

А она на него.

Он расстегивает сюртук и вытирает платком шею. И глядит на Ксеню.

А она на него.

— Замаялся ты, мужик, — говорит лесник и вытирает лицо.

Молодой человек смеется:

— Так ведь и вам не легче!..

И смотрит на Ксеню.

— Сережа! — кричит загорелая женщина в мегафон.

Это его зовут.

— Таня!

Это ее зовут.

Возле киносъемочной тележки сходятся трое: Таня, Сережа и режиссер. О чем они говорят, вот бы послушать.

— А где же провизию продают? — обиженно спрашивает лесник.

Ему отвечают:

— А на задах с лотков.

С лотков. Провизию. Ах да, булки, маргарину, килограмм макарон! Мама, Толик… Что еще?.. Практика!

— Девушка, — говорит в мегафон загорелая женщина, — девушка, подойдите ко мне.

Двадцать минут нужно на магазин… Это какой-то там девушке… Пять минут, чтобы добежать до дому, Двадцать минут до совхоза…

— Девушка в красном платье, я вам говорю!..

Да чего она не идет-то… Сорок пять минут опоздания…

Ксеню подталкивают.

— Тебя ж просят, — говорит почтальон. — Иди уж.

— Меня?..

— Да! Да!

Ксеня лезет под веревку. Проходит несколько шагов и оглядывается на своих, с кем стояла.

Учительница ей машет. Почтальон машет. Лесник машет.

— Ну, иди же, иди!..

Она и пошла.

Навстречу загорелой женщине в бумажном шлеме. Навстречу Сереже и Тане. Всем этим людям в костюмах. Еще неизвестно, кто они на самом деле. Цыганка не цыганка. Монах не монах.

Загорелая женщина обнимает ее за плечи. Она показывает ее режиссеру, Тане, Сереже. И говорит:

— Нет, какова!..

14

Вот именно. Нет, какова ты, Ксеня! Вместо магазина, вместо практики куда ты идешь?

Ты идешь в школу. Но не учиться. Школа на ремонте. Окна у нее раскрыты. А в вестибюле меловые следы.

Там, в ученической раздевалке, костюмерная. Тебе поверх твоего платья надевают красный сарафан.

Тебе — тебя показывают в зеркало. Софья Марковна и костюмерши говорят про тебя:

— Хороша-а!..

Хороша ты, Ксеня.

Тебя ведут в кабинет директора. Но не к директору. Директора нет, он в отпуске. А в его кабинете сидит, разложив газету, гример. Он говорит:

— Увольте, ей совсем не нужно грима!

Это тоже про тебя.

Потом тебя выводят на площадь. Сарафан мешает идти. Руки тяжелые. Голова как не своя.

— Вот вам и Ксения, — говорит Софья Марковна.

— Неужели такие еще сохранились? — улыбается Таня.

— Как Марфута, — говорит Сережа. — Я ее сразу заметил.

Неужели и это про тебя?

— Неправда, — говорит Софья Марковна. — Не Марфута, а Марфинька.

— Нет Марфута, воеводская дочь…

— Сережа, перестань!..

Перестал. Смотрит на тебя. На Таню. На тебя. На тебя. А ты на него не смотри.

15

Что-то там налаживают, настраивают… Все разбрелись по площадке. Ксеню оставили в покое. Софья Марковна никому не показывает, Сережа Марфутой не зовет.

Все Ксене интересно. Настоящее ли мясо на прилавке? Настоящее.

А вот в самоваре настоящий ли чай? Нищие обступили ее:

— Может, чайку хочешь, барышня?

И приказчику:

— Петька, налей!

Нет, она не хочет чаю. Ей только интересно, настоящее ли все тут или не настоящее.

Вот, например, куры у бабы в корзине живые, это сразу видно. Сами связаны, а шеи вытягивают и зерно клюют.

Фонарь вот не настоящий. Фанерный. К электричеству не подключен. Стоит сиротой. Но, может, там под стеклом свечка? Или фитиль?

А вот и монахи. Сидят на ящиках, согнувшись. Как большие вороны.

— Дочь моя, — загудел черный, — приближься к нам. Дай позреть на лик твой юный и на одежды твоя…

— Нет, нет! — сказала Ксеня. — Меня ждут!..

А кто ее ждет? Никто ее не ждет. Разве вот только… мама… И Толик… Ну да, мама и Толик! Сбросить сарафан? Убежать потихоньку? Или прямо подойти к Софье Марковне и сказать…

А вон кто-то ей машет из-за веревки. Да это же почтальон! И учительница. Смеются, Радуются, значит, за нее. А она про них уже и забыла. Не поглядела ни разу. А они, как ее подтолкнули, так и радуются с тех пор.

— Мар-фу-та! — сказал рядом Сережа. — Как самочувствие?

— Не называйте меня Марфутой! — сказала Ксеня.

Сережа удивился:

— Почему так?

— А вот так!

— Ну хорошо, — сказал он. — Не буду. Вы не пугайтесь, здесь все свои.

А где тут свои? Теперь и не разберешь, кто свои: эти или те, за веревкой. Потерялась Ксеня. Людей кругом много, а своих не найти.

— Жарко, — сказал Сережа. — Где у вас тут купаются?

— На речке, где и у вас.

— А далеко ваша речка? Вот перерыв будет, покажете?

— Сами найдете, — сказала Ксеня. — Это вон туда, за вал.

— А вы почему такая строгая? —