Книга Отец моей малышки... за кафедрой! - Лючия фон Беренготт

Рассказывать байки «про Миру» Масюня обожает, но тут пришлось лишить ее этой маленькой радости – не заслуживает всей этой милоты тот, кто хотел лишить моего ребенка жизни.

– Расскажешь за ужином, – не теряется мама, снова бросаясь пожимать ректору руку. – Ну так что, Александр Борисович, мы ждем вас сегодня в шесть?

– Разумеется, – Александр Борисович галантно склоняет голову. – Но не усердствуйте – я довольно аскетичен в своих кулинарных предпочтениях.

Я чуть не расхохоталась в ответ на это очередное вранье. Аскетичен? Это он-то?! Человек, который не будет есть выращенную на морской ферме устрицу, только дикую? Да я сомневаюсь, что он в принципе когда-нибудь сдерживал себя в своих хотелках – «аскет» гребаный!

Непонятно, как только за весом умудряется следить, с таким «аскетизмом»!

Больше не оглядываясь, я усаживаю Масюню в ее детское креслице, обхожу машину и сажусь за руль, дерганным движением пристегиваюсь. Мама садится рядом, хлопочет лицом, изображая приветливость, машет новым знакомым рукой, но ректор не реагирует – молча следит за мной с тротуара, сунув руки в карманы пальто. Мое сердце холодеет – слишком уж пристально он смотрит, слишком серьезно. Что у него на уме? А вдруг уже догадался?!

Старательно не смотрю на него, проверяю слепую зону, включаю поворотник и медленно выруливаю на проезжую часть.

Как только отъезжаем, мама взрывается восторгами.

– Ну, и как тебе?! Ты видела, как он на тебя смотрел? Видела?! Какой мужчина, это ж надо…

Я молча пожимаю плечами.

– Ну, видела, и что?

– Как что?! Это же что-то значит! Как ты вообще умудрилась с таким познакомиться! А теперь еще и ректор! Признайся, специально этот универ выбрала, а? – мама игриво толкает меня локтем в бок.

Меня передергивает – сильно, до судорог, до едкой боли в сердце. Мне вдруг становится очень и очень нехорошо от… всего этого. Так не должно быть, это неправильно, мне не может так не везти, я не заслужила…

Кровь ударяет мне в уши, я довольно резко припарковываюсь у свободного места, останавливаю машину у бордюра и выскакиваю на воздух, захлопывая за собой дверь. Задыхаюсь, хватаю ртом воздух… и наконец не выдерживаю, даю волю слезам – бурным и истеричным, как у ребенка.

– Нет, нет… – рыдаю, захлебываясь, в сложенные ладони на виду у всех прохожих. – Я не хочу… я не хочу опять… не хочу его видеть… не хочу…

– Доченька, что с тобой? – испуганная мама выбегает из пассажирского места, обегает было машину утешать меня, но я ору, чтобы садилась обратно – так злобно, что сама пугаюсь.

Плачу долго – минут пять. Наконец, медленно, кое-как успокаиваюсь. Шмыгая носом и судорожно всхлипывая, вытираю лицо салфеткой из кармана, достаю телефон, набираю сохраненный в памяти номер.

– Андрюш, привет… – как можно более ласково здороваюсь. – Не хочешь сегодня забрать нас с Масей к себе домой? Ага, с ночевкой. Да просто так… скучно нам, а у мамы свои гости, не хотим мешать. У тебя же свободна гостевая на эти выходные? Ага, спасибо… Когда забрать?

Я наклоняюсь и спрашиваю у все еще напуганной мамы.

– Когда там ты его пригласила?

– В шесть, – поджав губы, отвечает она, уже понимая, что я задумала.

Я поднимаюсь, снова прижимаю телефон к уху.

– Андрюш? В пять тридцать заберешь нас? Да, хотелось бы, чтобы ты забрал, «Кию» оставлю маме. Вот и прекрасно! Увидимся, значит… Пока-пока!

Глава 2

– Может, объяснишь уже в чем дело? – устав ходить с обиженным видом, мама наконец сдается. Заходит в комнату и усаживается чопорно на стул, сложив руки на груди. – Чем тебе такой кавалер не угодил? Чем он хуже твоего Андрюши? Ты вообще помнишь, как к тебе отнеслась Андрюшина мамаша? Неужели хочется, чтобы твоя будущая свекровь называла тебя шлюхой, а нашу Масюню ублюдком?

– На какой из твоих вопросов отвечать первым? – бормочу, не поворачиваясь и бросая одну за другой в сумку вещи на выходные – больше дочкины, чем мои. Мне только две пары джинсов, свитер, легкое пальто, если пойдем гулять завтра днем, босоножки и смену белья. Кроссовки на ноги, косметики по минимуму… – Что еще? – оглядываю комнату.

Масюня в другой комнате, смотрит мультики, уверенная, что через час к нам в гости придет «дядя Саша». Уже даже приготовила для него новый тортик из смеси пластилина и бусинок-блесток.

Отсюда я вижу, как она поглядывает на часы, и тяжело вздыхаю – и зачем я научила ее понимать время в четыре года?  Нет чтобы подождать до пяти-шести, как все нормальные родители? Это же нонсенс – ребенок с трех лет умеет читать, понимать часы и даже складывать простые числа! Не зря мама вечно пеняет мне, что я мучаю дочку и лишаю детства – вот теперь и расплачиваюсь! Любому другому ребенку можно было бы запудрить мозги и сказать, что до прихода гостей еще уйма времени, но Масюня точно знает, что «дядя Саша» придет ровно через час.

Упс! Уже через сорок пять минут! Я ускоряю темп, складываю последние вещи, нагружаю сумку сверху игрушками и выхожу из комнаты.

– Зайка, поедем с мамой покатаемся? – предлагаю как можно более небрежно.

Масюня бросает озабоченный взгляд на часы.

– Куда покатаемся? А дядя Саса?

–  Дядя Саша позвонил и сказал, что занят. И сегодня не сможет приехать.

Дочка сморщивает в подозрении личико.

– Я не слышала тиефон.

Наклоняюсь, подхватываю ее на руки, целую в носик – она иногда так смешно глотает буквы, что это просто невыносимо.

– Ты не слышала, потому что я убрала на телефоне звук. Но он звонил – точно-преточно.

Мне совсем не нравится ее обманывать, но без этого сегодня никак. Вообще, в современной жизни без лжи никак – этот урок я усвоила очень хорошо. Как говорят в кино, «учителя хорошие были».

– Так ты ответишь на мой вопрос? – уже почти на выходе, меня останавливает мама.

Я понимаю, что ответить придется. Мало того – придется ввести ее в курс дела, хотя бы для того, чтобы «Александр Борисович» не смог использовать ее наивность для выяснения подробностей рождения Масюни.

Время еще немного есть, и я отправляю дочку обратно в комнату – уложить кукол спать.

Снова тяжело вздыхаю, чувствуя, как начинает раскалываться голова.

И выдаю всю правду, которую скрывала от матери все эти годы, сочиняя, что залетела от студента младше меня самой, когда ездила на ту гребанную конференцию по обмену. Убеждая, что взять с этого «папаши» нечего, и вообще, с таким отцом – одни хлопоты… Легче самой растить.

– Ведь справимся же, мам? – умоляла я тогда. – Справимся? У нас квартира своя, в случае чего, можно лишнюю комнату сдать, а?

Мать долго не сдавалась, но ни на какие аборты я не соглашалась – как-то с самого начала почувствовала, что у меня внутри живое существо – махонькое, живое и мое. Вот прям до мозга костей мое. Билась за ребенка как тигрица, хоть мать чуть не силком пыталась затащить меня в абортарий – что поделаешь, советская закалка… Сейчас, небось, стыдно даже вспоминать, как она себя вела себя тогда. Как орала на меня и обзывала почище Андюхиной мамы!