Книга Отец моей малышки... за кафедрой! - Лючия фон Беренготт

– Лимонаду? – как всегда читает мои мысли муж, не успев зайти на кухню и обнимая за плечи.

– Было бы здорово!

– Придется продать тело.

Я прыскаю со смеху.

– Тогда это должен быть лимонад с алкоголем. А мне нельзя.

– Я обещаю вскружить тебе голову не хуже алкоголя, – целуя меня в шею, он вдруг останавливается. – Ты поговорила с ней? Выяснила, отчего истерика?

– Очень серьезно поговорила, – я киваю. – Битый час втолковывала ей, как надо справляться с подростковыми проблемами… Но я была готова – ты же знаешь, что я не вылезаю из лекций по психологии.

– Какая ты молодец! – хвалит он и снова принимается за мою шею. – Я бы точно не справился.

Я же из всех стараюсь не улыбаться – пусть продолжает думать, что это так трудно – воспитывать девочек. А то, узнай он, что девяносто проблем решаются мороженым, а остальные десять – добром словом, совсем меня уважать перестанет.

– У нас сегодня свидание, – сообщаю ему, чтобы хоть немного отвлечь – а то совсем разошелся. Того и гляди подсадит меня на стол и…

– Достать из подвала ружье? – мгновенно реагирует он.

– Ага. И спусти в сад собак.

– У нас нет собак.

– Ну так и ружья у тебя тоже нет…

Мы оба смеемся, в который раз удивляясь, насколько виртуозно научились перебрасываться безобидными колкостями, иногда понятными только нам обоим. А потом смотрим друг на друга – долго, словно загипнотизированные.

– Невероятно, что уже столько лет прошло, – наконец произносит он, проводя по моим губам большим пальцем.

– Хочу еще десять раз по столько же… Обещаешь?

Зажмурив один глаз, он прикидывает.

– Нет, десять не могу обещать. Не выдержу супружеского долга каждую ночь до самого утра. Но вот три раза по столько же – вполне… А может, и четыре… Хотя, говорят после восьмидесяти потенция уже так себе… Но есть разные средства, знаешь ли…

– Я люблю тебя, – не выдерживаю я. И он замолкает. Шумно сглатывает и присаживается рядом, на высокий барный стул.

Я говорю это нечасто, в отличие от него. Пережиток прошлого – когда я ненавидела его так сильно, что не могла произносить «люблю» даже в мыслях. А потому каждое такое признание – для него на вес золота. И я это знаю.

– Будешь доедать? – Саша показывает глазами на остатки мороженного на донышке «лодочки». Я мотаю головой. Тогда он облизывает ложку, поднимает пустую лодочку и прижимает ее ко лбу, закрывая глаза.

– Прости… Мне нужно что-нибудь холодное.

– Я люблю тебя, – повторяю я без всякой жалости. – И если ты будешь охлаждаться всякий раз после того, как я это говорю, схватишь воспаление легких.

– Тогда придется успокаиваться кое-чем другим, – хрипло отвечает он, оставляя посудину в покое. Притягивает меня к себе талию. – Сегодня в полночь? Свидание на берегу?

Я улыбаюсь.

– Четвертый месяц уже пошел... Не боишься?

– Я буду аккуратным, как цирюльник. Скажи это еще раз.

– Я люблю тебя.

– Охренеть, как это прекрасно звучит. Еще.

– Люблю тебя.

– Полный улёт. Еще разок?

– Иди к черту. Ну, хорошо, последний раз – я тебя люблю. Ясно?

Поцелуи плавят нас, солнце клонится к закату, обещая, что этот летний день закончится так же сладко, как и многие другие… И я ценю это, потому что когда-то было по-другому. И для того, чтобы понять это, мне уже не нужно ничего терять.

– Я люблю тебя, – повторяю еще разок, припечатывая мужа поцелуем.

И иду в сад, где мой младший шалопай со своими друзьями уже, кажется, вылили всю воду из бассейна.

Конец