Книга Горькие травы - Кира Козинаки

— Ты.

Шумно выдыхаю, успокаиваюсь, киваю.

— Спасибо ещё раз. Спасибо, что остался.

— Говорят, что если в жизни можно оказать хоть маленькую услугу, не надо уклоняться от этого.

Я знаю, кто так говорит. Память у меня работает странненько, но эта цитата мне знакома.

— Хемингуэй.

Он удивлённо поднимает бровь, я лишь пожимаю плечами.

— На самом деле, с этим вот бросанием на шею ты очень здорово придумала.

— Наверное, мне сильно не хотелось умирать в собственном дворе под Новый год.

— Ты здесь живёшь? Домой идёшь?

— Да, вон мой подъезд, — машу рукой в дальний угол двора. — А ты?

— Был у приятеля. А теперь пытаюсь успеть на семейное застолье, но с такси какая-то засада.

— Ооо! — протягиваю со знанием дела. — Только не вздумай идти пешком. Я вот попробовала. Ничего страшного, думала я. Всего двадцать минут, думала я. А на тебе маньяка, решила вселенная. Получите, распишитесь!

Чувствую, что завожусь.

— Ладно, ладно, всё! — Он чуть наклоняется, кладёт ладони мне на плечи и пристально смотрит в глаза. — Всё закончилось. Ты в безопасности и почти дома. Давай я провожу тебя, чтобы наверняка.

С сомнением поджимаю губы и молчу, а он добавляет:

— Можем позвать собаку, если тебе так будет спокойнее. Кешью! Где ты? — оборачивается и кричит в кусты.

Не сдерживаюсь и хихикаю. Всё правда закончилось. Я правда почти дома. И мне почему-то уже так спокойно, что я готова не то что до подъезда, а на край земли за ним пойти. Удивляюсь возникшей в голове мысли и быстро прогоняю её. Кутаюсь в пуховик, веду подбородком в сторону подъезда, и мы медленно выходим из круга фонарного света.

— Семейное застолье, значит, хм? — спрашиваю я. — Жена? Дети?

Божечки, опять? Мне казалось, последние приключения здорово меня отрезвили, но я снова несу всякую чушь из серии «у пьяного на языке». И вообще, правильные женщины сами сканируют наличие кольца на пальце и не опускаются до подобных вопросов. Спасибо коммунальщикам, что в темноте двора не видно, как я стремительно краснею.

Да и какое моё дело, вообще?

Он бросает на меня взгляд, и я принимаюсь сосредоточенно изучать анатомию падающих снежинок.

— Нет. В основном сестра, — отвечает он. — Традиция у нас такая: оливье, «Голубой огонёк», дырки от бенгальских огней на ковре. Пропусти хоть раз — и ты враг семейства. Зато мне всё ещё дарят сладкий новогодний подарок, представляешь?

— Ну ради такого! Успеешь к полуночи?

— Рассчитываю на это. Но родственнички с боем часов не превращаются в тыкву, а стойко сидят до рассвета, так что можно и опоздать. А ты? Какие планы на ночь?

— Никаких. Ну, может быть, выпить шампанского и лечь спать. Встречаю Новый год в гордом одиночестве. Осознанно.

— Что, и собака воображаемая?

Выуживаю из кармана горсть кешью и показываю ему. Смотрит с интересом, улыбается, обхватывает ладонь рукой и умудряется заметить в полутьме, что мои пальцы изрисованы капиллярной ручкой. Солнышки, стрелочки, точечки и прочие завитушки — так мы с Сонькой ещё пару часов назад воплощали свои мечты о микротату, заливаясь шампанским и рисуя всякие глупости на пальцах друг друга.

— Да, мне пять лет! — со смехом восклицаю я. — Но можешь угоститься орешками. Недавно я в деталях продумывала кровавое убийство стрёмного мудака при их помощи, а потом они стали собакой.

И лишь сказав это, запоздало понимаю, что предлагать отведать яств с грязной руки незнакомки в тёмном дворе было плохой затеей. Хочу убрать орешки в карман, но не успеваю: он берёт один, подкидывает его и ловко ловит ртом.

— И как именно ты планировала ими убивать? Скормить мудаку в надежде на аллергию и скорую смерть от анафилактического шока?

— Да ты затейник, — восхищённо качаю головой. — Интересная идея, надо потом загуглить.

— Ты разве не знаешь, что нельзя гуглить информацию, связанную с каким-либо преступлением, которое ты собираешься совершить?

— Что, даже «как перейти дорогу на красный свет» нельзя? — уточняю я, тоже подкидываю орех, но он, конечно же, прилетает мне в лоб, и мы прыскаем.

— Следи за ним глазами и целься так, чтобы он приземлился на кончик носа.

Я пробую ещё раз, и орешек звонко щёлкает меня ровнёхонько по переносице.

— Подожди, я не договорил! — смеётся. — В последний момент нужно чутка отодвинуть голову назад, смотри.

И снова ловко ловит кешью ртом, отскакивая ногой в сугроб.

— И не забудь прикрыть зубы губами! — добавляет он, но поздно, я уже зажимаю рот ладонью и смеюсь, подрагивая плечами. Хотя орехом по зубам — это больно.

— Нет, я слишком пьяна для такого, — заявляю я.

— Отговорки. Во мне тоже плещется вискарь.

С напускным неодобрением цокаю языком и качаю головой. И тут вспоминаю:

— Говорят, сначала ты выпиваешь алкоголь, затем алкоголь выпивает алкоголь, а потом алкоголь выпивает тебя.

— Кто говорит? Неужели Фрэнсис Скотт Фицджеральд? — угадывает он. Темно, но готова поклясться, что в его взгляде сквозит хитринка. — Любопытно, что ты выбрала цитату главного собутыльника Хемингуэя.

— Мне нравятся писатели, с которыми есть о чём выпить.

А ещё, кажется, мне нравится он, этот внезапный ночной брюнет с чёрными глазами, с которым весело звать воображаемую собаку, учиться ловить орехи ртом и обмениваться цитатами великих алкоголиков.

В тишине двора отчётливо слышно, как вибрирует телефон, и он достаёт его из кармана, чтобы проверить.

— Машина не найдена, — вздыхает и убирает мобильник обратно.

— И мы пришли. — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Мой подъезд.

Он смотрит на дверь за моей спиной, потом переводит взгляд на меня. Слегка улыбается. Я едва различаю его черты, двор освещён лишь оконными огоньками, отражающимися в белоснежном снегу.

— Что ж, — нарушаю молчание и протягиваю ему руку.

Пожимает её. Его ладонь большая и крепкая, и мне отчаянно не хочется отпускать её.

— Желаю оставить всех стрёмных мудаков в уходящем году, — говорит.

Улыбаюсь и киваю, продолжая держать его за руку. Смотрит на меня с той же лёгкой улыбкой, и я в полутьме замечаю ямочку на его щеке. Только одну, справа. Нехотя вынимаю ладонь.

— Мне пора.

Взбегаю по ступеням, ввожу код домофона, открываю дверь и ещё раз оборачиваюсь.

— С наступающим! — говорю как можно беспечнее.

— И тебя, — тихо отзывается он, и я захожу в подъезд.

Жду, когда захлопнется входная дверь, и прислоняюсь к ней спиной. Губы растягиваются в непроизвольной улыбке. Достаю телефон, отправляю Соньке сообщение, что я дома, и чувствую, что снова утыкаюсь носом в шарф. Шарф! Я забыла отдать, а он не попросил, и теперь я вдыхаю аромат дубовой рощи и мёда, уносясь мыслями в ясный летний день.