Книга Горькие травы - Кира Козинаки

За мной кто-то идёт.

Это не монотонный шёпот голых ветвей, не глухое эхо моих собственных шагов, а чья-то чужая, незнакомая, тяжёлая поступь по хрустящему снегу. Ночь скрадывает краски, но превращает все звуки в набат.

Меня преследуют.

Чуть ослабляю узел шарфа и стягиваю с головы шапку, чтобы не пропустить ни шороха. Задерживаю дыхание и осторожно, очень медленно оборачиваюсь через плечо.

Метрах в ста позади меня фигура — высокая, мужская, в чёрном.

Следующий вздох тут же обжигает морозом лёгкие. Запихиваю шапку в сумку и испуганно смотрю вперёд.

Ночью по пустынной улице спального района за мной кто-то идёт.

Сколько себя помню, я никогда не праздновала Новый год. Не хотела. Вместо бестолковой суеты и ночных бдений я предпочитала проводить тридцать первое декабря дома в уютной компании самой себя: валяться в кровати до обеда, читать, варить бесконечные чашки кофе, слизывать с пальцев приторные брызги сока спелых мандаринов. А потом в точно таком же режиме начинать и следующий год.

Сегодня всё шло по плану, и я как раз проводила неторопливый, наполненный приятным бездельем день — то есть слушала литературный подкаст и выщипывала брови, — когда телефон разорвался десятком заискивающих, требовательных и даже угрожающих сообщений от Соньки.

С Сонькой мы дружили уже лет сто. Вместе учились в университете, вместе устраивались на первые подработки и ездили на первые моря, вместе вляпывались в истории, выбирались из них и громко ржали после. Она была самой лучшей на свете подругой, и я порой удивлялась, чем я вообще заслужила такую дружбу, которую не ослабило даже Сонькино замужество — хотя я и не уставала повторять, что это величайшая ошибка в её жизни и на самом деле она должна была выйти замуж за меня, ведь мы же созданы друг для друга. В ответ Сонька всегда успокаивала меня своей коронной фразой, что разводы в нашей стране пока не запрещены — мол, не переживай, успеется. И бросала ласковый взгляд на своего бородатого Матвея.

Сонька жаждала меня в гости. У неё подарок, ёлка, гирлянда, много шампанского, Матвей на кухне строгает салаты, а диван манит. Я чуть-чуть поломалась для вида, у меня же вроде как планы ничего не делать, ну и ещё мы договаривались, что никаких подарков. Но потом сдалась, сходила в трёхминутный душ, натянула непраздничные джинсы, шерстяной свитер поверх домашней тельняшки, запустила робот-пылесос собрать пыль уходящего года и отправилась к Соньке.

А Сонькин диван — самое коварное место на свете. Чёрная дыра. Вот ты пришла и взяла первый бокал шампанского, а потом щёлк — и прошло пять часов, вы перемыли косточки всем знакомым, обсудили вероятность акантокератодермии[1] у тоскующей по загару Соньки, похрустели остывшей картошкой фри с кетчупом, поделились планами на следующий год, десять раз выпили за уходящий, и ты уже пьяная дурочка.

Сонька вручила мне ананас, болтала что-то про витамины, предлагала остаться, традиционно пропустить мимо ушей речь президента, ещё немножечко выпить и уехать кататься по центру, но я была непреклонна. Я встречаю Новый год в одиночестве.

Около одиннадцати я вызвала такси, попрощалась с ребятами, обмоталась шарфом и вышла на улицу. Потопталась у подъезда несколько минут, выветривая хмель, пока не получила сообщение, что машина не найдена, извините. Чёртова новогодняя ночь. Я направилась к остановке и даже некоторое время упорно вглядывалась в черноту дороги, но улица была совершенно пуста. Видимо, тот самый тёмный час перед рассветом, когда весь транспорт в городе замер, но совсем скоро оживёт — по конским тарифам.

Оставалось идти пешком. В этом не было ничего непосильного: Сонька жила всего в двух автобусных остановках от меня — километра полтора, не больше, — и я сотню раз за то время, как они с Матвеем ввязались в ипотеку и переехали сюда, преодолевала это расстояние в разные стороны в разное время суток и в разном состоянии. Двадцать минут максимум.

Но только никогда, никогда меня на этом пути никто не преследовал.

_____

[1] Акантокератодермия или синдром синей кожи — очень редкое заболевание, при котором кожные покровы приобретают синий или сливовый цвет.

Я снова оттягиваю шарф, теперь мне кажется, что именно из-за него больно дышать. Вспоминаю, что маньяков привлекают длинные волосы, и суетливо запихиваю выпавшие из растрепавшегося пучка пряди в воротник пуховика. Озираюсь по сторонам. Справа лес, почему-то нелепо называющийся дендрарием. Слева проезжая часть, тускло освещённая фонарями. Я иду по пешеходной дорожке, ставшей узкой, вытоптанной в снегу тропинкой. Ни людей, ни машин. А ведь через какой-то час эти улицы наполнятся сотнями гуляющих, которые будут месить сугробы до рассвета. Но сейчас — зловещая пустота, даже некому крикнуть «Пожар!» или, там, «Распродажа!».

Слышу громкий хлопок в стороне, инстинктивно втягиваю голову в плечи, но быстро соображаю, что это не выстрел, нет. Где-то во дворах глупые подростки снова взорвали петарду, они занимаются этим уже неделю, а сейчас так вообще очень вовремя, молодцы, блин.

Засовываю руки в карманы пуховика, ищу, чем можно защититься. В одном телефон, в другом горсть кешью, мой сухпаёк на чёрный день. Когда-то орешки были в кульке, но он порвался, и теперь я перебираю их пальцами, придумывая, как я могу использовать их в целях самообороны. Вспоминаю наш давний и жаркий разговор с Сонькой, во время которого мы решили, что единственный способ нам, женщинам, не присесть за превышение самообороны — это подкинуть напавшему точно такое же оружие, которым ты защищалась. Например, проткнула ты насильнику ногу шариковой ручкой, вложи такую же ему в руку и утверждай, что ты просто оборонялась. Ранила жуткого преследователя парой метких выстрелов кешью, незаметно отсыпь ему в карман немного и говори, что он первый начал.

Качаю головой: ну что за глупости лезут мне на ум? Да и вообще с чего я взяла, что он меня преследует? Может, человек просто гуляет, в гости идёт, домой или в библиотеку, а я тут себе напридумывала.

Прибавляю шаг, прохожу несколько метров и тщательно прислушиваюсь.

Он тоже прибавил шаг! Скрип обуви по свежему снегу чётко совпадает с моей скоростью и, кажется, даже звучит ближе.

Я начинаю паниковать и дышать через раз, сердце отчаянно колотится в груди.

Что делать? Что же делать?

Успокойся и соображай.

Кому я могу позвонить? В полицию? Когда убьют, тогда и звоните, ответят они. Соньке? Так убьют раньше, чем Матвей успеет проехать эти полтора километра на машине. Сую руку в сумку, достаю ключи и оцениваю их. Все — от сувальдных замков, тупые как пробка, кроме одного острого — от почтового ящика. Зажимаю его между пальцами и критически осматриваю. Да уж, два сантиметра ужаса и беспощадной резни.