Книга Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков

Ростов, Новочеркасск, Дон!

Сколько горьких и славных воспоминаний связано с этими местами! Вспоминается, что было здесь год, полтора года тому назад и что становится уже достоянием новейшей русской истории. И здесь, как на Кубани, в лаврово-терновом венке сплетаются казацкая лихость и слава с великорусской доблестью, с государственной мудростью и стойкостью великих вождей Добровольческой армии. Вместе со священными для русских именами Корнилова и Алексеева в терновый венок вплетены имена славного донца Каледина, Богаевского, Назарова и других донских казаков, павших за великую Россию и тихий Дон.

Что даст нам новый донской период, когда фронт уже далек отсюда, а здесь пребывают Ставка и правительство? Мы вышли на большую московскую дорогу. Будем надеяться, что дальнейшее закрепление зародившейся в проселках и болотах Кубани и уже значительно окрепшей новой русской государственной власти будет происходить при более благоприятных условиях, что вставший, но еще слабый после тяжких потрясений организм России не будет вязнуть в зыбкой трясине и найдет здесь более твердую почву под ногами. Будем надеяться, что здесь, на Дону, состоится для общего блага соглашение и будет более единодушия при предстоящем государственном строительстве.

Итак, мы вышли на большую московскую дорогу. Но скоро ли мы будем в Москве? Как мы ни стремимся в Москву, мы обязаны учитывать все предстоящие еще нашей доблестной армии трудности и предвидеть, наряду с ее подвигами и блестящими успехами, и неминуемые неудачи, и частичные отступления. Большевики, которым терять нечего, будут при своем издыхании делать отчаянные, судорожные усилия, и, как это ни печально, а для жителей Совдепии как ни трагично, мы допускаем возможность и зимней кампании. При огромном протяжении фронта слишком смелые броски и поспешность при необеспеченности тыла могли бы быть пагубны и для Москвы, и для конечного освобождения России.

Стремясь в Москву, мы не будем ныть, как чеховские сестры: «В Москву, в Москву!» Мы не будем от разочарований с тыловой паники быстро переходить к обывательскому оптимизму. Лучшим средством для успехов и упорядочения фронта, а следовательно, и для достижения Москвы является упорядочение тыла и всемерная поддержка временной власти и новой государственности. В этом – первейшая задача и национальной, патриотической прессы. Разумеется, при общественной поддержке власти мы допускаем и нелицеприятную критику вводимых ею реформ и отрицательных ее проявлений на местах.

Для выполнения этой государственной задачи и для лучшей осведомленности «Свободная речь» переехала в новую временную столицу юга России; она намерена и впредь следовать за временной властью, несмотря на огромные технические затруднения кочевого существования газеты, пока она не заживет оседлою жизнью и не превратится в замолкнувшую на время столичную «Речь», выходя в Петрограде или в Москве, там, где суждено быть всероссийской столице.

Без излишней торопливости и оптимизма будем надеяться, что скоро это время настанет! В кровавом мареве мерещатся стены Кремля; за грохотом орудий и треском пулеметов глухо звучит призывный колокол Ивана Великого».

Грустно теперь читать о тогдашних наших настроениях и надеждах. Обстоятельства изменились, многое – достояние истории. Но в истории великой разрухи все это, как и последующее, лишь эпизоды, которые не должны и не могут убить наших надежд и пришибить наше настроение.

Глава 7

Ростов – Новороссийск. 1919—1920 годы

В Ростове я сначала пользовался гостеприимством В.Ф. Зеелера, а потом тоже двух сочленов по партии. Жизнь большого города, театры, рестораны, бега, спекуляция – все в Ростове в большем размере, чем в Екатеринодаре. Деятельность наша была приблизительно той же, но ростовский период оставил у меня худшее воспоминание. Во-первых, сам город интернациональный, с претензией на роскошь, с безвкусием домов на главных улицах, а во-вторых – под конец – период отступления, разложения Добрармии и эвакуации города. Прилегающая Нахичевань, с домиками, утопающими в зелени, симпатичнее.

Та же масса заседаний партийных, Национального центра, тот же неутомимый М.М. Федоров, бегающий целыми днями по городу. Но Деникин со своим штабом поселился, и хорошо сделал, в тихом Таганроге, поодаль от правительственного аппарата. Я продолжал писать в «Свободной речи», организовывать собрания и читать на них доклады. В Ростове несколько раз выступал в болыпевизирующих железнодорожных мастерских, в Новочеркасске, Таганроге (с Тырковой и Рыссом).

Когда было получено известие о расстреле в Москве наших друзей Н.Н. Щепкина, Астровых, Алферовых и других, за их работу в секретном отделе Национального центра, мы устроили в их память торжественное собрание в городской думе.

Велика была наша печаль об утрате наших товарищей. Но теперь, рассуждая хладнокровно, можно ли среди массы невинных жертв большевиков винить их особенно за это убийство? Думаю, что настолько же, насколько в убийстве белых борцов на фронте, насколько вообще убийство в войне допустимо. Мы не знаем подробностей дела, кажется, некоторые пострадали и невинно. Но некоторые пострадали за передачу неприятелю (с точки зрения большевиков) сведений и за помощь ему, что карается как шпионаж во всех войнах. Оплакивая доблестную смерть наших товарищей на внутреннем фронте, мы должны смотреть на их смерть, как и на расстрел Червен-Водали в Сибири, так же, как военные смотрят на естественную смерть своих товарищей в бою. Особенно в гражданской войне – гражданская доблесть не должна уступать воинской доблести.

Когда Харьков был взят, там захватили и гастролировавшую труппу Московского Художественного театра (Книппер, Качалов, Германова и др.). Приятно было вспомнить Москву и повидать моих театральных друзей, приехавших в Ростов на гастроли.

«Гастролировали» у нас и приехавшие вместе Крамарж и В.А. Маклаков (посол Временного правительства в Париже). Вечно бодрый, энергичный Крамарж, верный друг России, заслуженный борец за чешскую независимость, ободрял нас в нашей борьбе одним своим видом, своим прошлым, свидетельствуя, что у нас есть истинные друзья в Европе. Маклаков приезжал выяснить положение дел, которое было неопределенно и неясно на расстоянии, чтобы во всеоружии знания дела освещать его французам и истолковывать им наши чаяния. Уже тогда началась усиленная критика Белого движения среди русских же в эмиграции и искажение его подлинного лица.

Да и в значительной уже части занятой Добрармией России (Украина, Одесса, Харьков) требовалось объединение лозунгов и целей, и потому, как это ни было трудно, мы решили созвать в начале ноября кадетское совещание в Харькове. В это время мы были полны надежд, отряд Май-Маевского достиг Орловской губернии, все были уверены в скором достижении Москвы.

Из Ростова со мной поехали Степанов, Тыркова, Новгородцев и некоторые другие кадеты. Съехалось довольно много народу, были представители Киева, Екатеринослава, Одессы. Энергично работал Н.В. Тесленко, которого мы нашли в Харькове. Новгородцев сильно заболел, мы очень опасались за его жизнь и его с трудом потом эвакуировали перед самым падением Харькова. Написанный им тактический доклад прочли на совещании без него. О харьковских впечатлениях я говорю следующее в № 250 «Свободной речи».