Книга Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Гранд-отеле, где я провел одну ночь, мороз, комнаты не отапливаются, пыль, грязь. Только что начинают прибирать. Нельзя достать даже кипятку. Все магазины, булочные заколочены. Действуют 2—3 ресторанчика, в кафе-парке играет даже оркестр.
Вообще от Кисловодска, обычно столь оживленного, впечатление давящее, удручающее. Жизнь только начинает пробиваться.
В самом центре на пригорке близ Тополевой аллеи поставлены теперь для большевиков две виселицы. В день моего приезда на одной из них висел целые сутки молодой парень, как гласит расклеенный приказ, за отказ сдать оружие. Он в одном белье, и белое пятно, покачивающееся на ветру, видно отовсюду: из окон гостиницы, с Тополевой аллеи».
Первый набег Шкуро на Минеральные Воды был неудачен; ему пришлось отступить, и это вызвало кровавую расправу с беженцами. Лишь после второго наступления минеральная группа была окончательно взята.
С молодыми генералами партизанского типа Шкуро и Покровским я видался в Екатеринодаре. Шкуро вспомнил, что он бывал в моем отряде Союза городов в начале войны в Тарнове, когда он совсем молодым офицером с товарищами приходил пить чай к нам и подарил моей племяннице – сестре милосердия – кавказский красный башлык. Теперь генерал, он имел и несомненные качества, и недостатки молодого партизанского героя; Покровский геройски погиб в 1921 году в Болгарии во время Стамболийского, друга большевиков, когда он, Покровский, готовил смелый набег в Россию.
Тиф, как и повсюду, в Екатеринодаре страшно развивался. На кладбище маленького Екатеринодара во время похорон моего хозяина Ерошова, умершего от тифа, подошло 5– 6 похоронных процессий. Мрачная картина, напомнившая сцену из «Пира во время чумы» в Художественном театре.
После смерти Ерошова я переехал в типичный для Екатеринодара домик. Здесь ежедневно мы обедали со столовавшимся у моей хозяйки П.И. Новгородцевым в садике, полном цветов цветущих весной деревьев, летом покрытых черешнями.
В это время происходило удачное продвижение на Москву. Деникин переехал в Таганрог, а в самом начале августа 1919 года мы все, большинство учреждений и все гражданское управление – в Ростов. Чтобы передать наше настроение при этом переезде, приведу здесь две мои статьи в № 169 и 170 «Свободной речи».
«Ставка и гражданское управление главнокомандующего покидают Кубань, и Екатеринодар перестает быть временной столицей юга России. С радостью мы устремляемся к Москве, но и с некоторой грустью покидаем Кубань. Здесь столько пережито, столько славных воспоминаний! Некоторые впечатлительные политики и публицисты давно уже мечтали вырваться из здешнего «болота». Они говорили о болоте в переносном смысле. Но Екатеринодар окружен и действительными болотами, посылающими в город стаи комаров. Правда, мы изнывали от здешнего тяжелого, влажного зноя, и днем и ночью, как в бане, мы мокры, мы искусаны комарами. Но когда-нибудь культура коснется и этого уголка России, болота будут высушены, и климат здесь будет здоровее, и политическое заболочивание исчезнет, не будет «болота», на почве которого развиваются самостийные и украинские ржавые течения. С возрождением России и стихийным ростом в ней мощи и государственности неминуемо оздоровление и кубанской стихии. А пока что – было бы болото, а черти найдутся!..
Но так ли уж страшны здешние болотные обитатели?
Разумеется, они немало причиняют хлопот высшему командованию, вместо объединения всех над созданием России вносят смуту среди слабых и несознательных и более всего вредят собственному краю, о котором так хлопочут, так как чем менее данная область проявит государственного понимания, тем менее народ русский при учреждении будущего государственного строя будет склонен дать этой области широкую автономию. Но негосударственные эти течения не глубоки ни в Малороссии, ни здесь. Группу политиков и политиканов не следует смешивать с казачьей массой, а при возрождении России центроустремление неизбежно одержит верх над центробежностью. Теперь некоторым кажутся еще страшными все эти болота, в которых вязнет не окрепшая еще Россия, страшны и водящиеся в них обитатели с комариными жалами. Но для будущей единой и сильной России никакие чухломские и царевококшайские республики не будут страшны. При трагизме и величии переживаемого момента вся эта чертова свистопляска на различных болотах Российской равнины будет впоследствии казаться мелкой и даже смешной и к великой российской трагедии в перспективе истории подметается доза опереточного элемента.
Маленькие области и небольшие люди, очутившись на свободе после гнета петербургского централизма и большевистского каблука, стали «играть в государства». И теперь, расставаясь с Екатеринодаром и его комариными уколами, мне живо припоминается первый год студенчества, когда мы, вырвавшись из тесных стен гимназии, почувствовали себя вольными гражданами университета и испытывали потребность протестовать и участвовать в студенческих беспорядках, идти непременно наперекор учебному начальству и зачастую и здравому смыслу.
Но все мелкое и смешное стушевывается перед величием кубанского периода возрождения России. С чувством благодарности и доброжелательства покидаем мы эту благодатную частичку России, приютившую нас, беженцев, «проходимцев», как склонны были назвать всех приезжих, работавших здесь над воссозданием единой России, некоторые члены Рады на своем изысканном государственном языке.
Кубань – колыбель новой России, и имя ее будет благословенно в истории России, а значит, и в истории человечества. Здесь казацкая удаль сочеталась с великорусской доблестью, крепостью духа и мудростью русских вождей, казачья боевая слава сплелась с творческим гением великих русских витязей, стойких и сильных своей верой в Россию и в конечное торжество правды.
Мы уезжаем отсюда, мы движемся на Москву. Но и из Москвы мы будем присылать наших сынов и внуков сюда, к кубанским памятникам казацкой и всероссийской славы. Здесь, в Екатеринодаре, они преклонят колени в склепе под величественными сводами Екатерининского собора и на высоком берегу Кубани, где у фермы белеет крест. Уходя отсюда, Добровольческая армия оставляет Кубани эти дорогие для России останки и памятники своего возрождения. Многие местечки и станицы Кубани будут теперь связаны с историей этого возрождения, и по степям кубанским разбросано много безызвестных могил борцов за бытие России. В степях этих, орошенных слившейся в один поток казацкой и великорусской кровью, зародилась и зреет нива новой русской государственности.
И это кровное родство делает Кубань еще более близкой и дорогой для России.
Мы покидаем героическую Кубань с лучшими чувствами к ее населению, к Черноморью, к линии и к нагорным аулам. Мы желаем процветания и мирного развития Кубани. Ее автономия и местные интересы обеспечены в будущей единой России. Местные интересы «своей колокольни» естественны и законны. Но и для жителей Кубани, как и для всех русских, одна колокольня должна выситься над всеми остальными – колокольня Ивана Великого».
«В течение восьми месяцев «Свободная Речь» издавалась в Екатеринодаре на героической Кубани. Всю зиму и большую половину лета мы провели в этом милом провинциальном городе, с его пылью и грязью, с его особнячками, утопающими в садах. Теперь временной столицей юга России становится Ростов.
