Книга Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Екатерина Вильмонт

Алиса не успела ничего ответить.

– И Сонька тоже замуж не вышла, ясное дело? Ладно, чтомы с тобой тут торчим. Пошли наверх!

Шумная толстуха была давней и лучшей подругой БертыЯковлевны. Уникальный специалист по гнойной хирургии, она служила вАфганистане, делала сложнейшие операции, спасала, казалось бы, безнадежныхраненых, но однажды была ранена сама и с тех пор уже не могла оперировать.Сначала она запила с горя, но сумела взять себя в руки и стала преподавать, апотом ее сын уехал в Америку и она отправилась вместе с ним. С тех пор о нейпочти ничего не было слышно. И вот сегодня такой сюрприз!

– Слушай, Алиска, там у них все нормально, а?

– Да. Нормально.

– Никаких там жутких болячек, никаких мировых трагедий?

– Слава богу, нет.

– Я почему спрашиваю… А вдруг я не к месту со своимипримочками?

– Да что вы, Антонина Михайловна! Вот только одно…

– Ну?

– Татка с мужем разошлась, так что…

– Ясно, не буду спрашивать про мужа, хорошо, что тысказала! – Они поднялись на второй этаж. – Звони давай! –распорядилась Антонина Михайловна, становясь в сторонке.

Дверь открыла Соня.

– Алиска, наконец-то! О Господи, тетя Тоня! Мама!Мама! – не своим голосом завопила она.

– Что ты орешь как ненормальная? – выскочила вприхожую Берта Яковлевна. – Ой, вэйз мир, Тоня! Тонька, мерзавка, это ты?

– Я! Я! Что ты уже старая грымза, я знала, но что утебя совсем мозги отказали, не ожидала! Ой, Берточка, как же я соскучилась!Мать вашу за ногу, до чего ж хорошо!

Соня стаскивала с Антонины Михайловны пальто, БертаЯковлевна все целовала подругу, у обеих глаза были полны слез.

– Берта, я вот тут кое-что вам с Сонькой привезла,потом разберетесь, а вот выпивка, закусь всякая… Мать твою, какой стол! Берта,рыба фиш есть?

– А как же, Тонечка! – всхлипывала Берта Яковлевна.

– Дайте поглядеть на нормальный московский стол!Красота! А холестеринчику сколько! Прелесть просто! Я, ребятки, от этой сранойАмерики совсем озверела! Сонька, пепельницу поставь! Надеюсь, вы еще неотупели, курить разрешаете? – И она с удовольствием уселась застол. – Что-то я Татку не вижу! Она придет?

В этот момент в дверь позвонили.

– Это, наверное, как раз Татка, – предположилаСоня и побежала открывать.

В самом деле это пришла Тата, за спиной которой смущеннопереминался с ноги на ногу Олег Степанович.

– Вот познакомьтесь, Соня, это Олег Степанович, СофьяДавыдовна!

– Очень приятно, проходите, пожалуйста! Спасибо, какиечудные гвоздики! Нет-нет, обувь снимать не надо, ни в коем случае!

Соня с любопытством разглядывала Олега Степановича. Нет, немоего романа, решила она.

– Сонька, что там за шум? – шепотом спросила Тата.

– Сюрприз!

Едва ступив на порог, Тата закричала:

– Матерь Божья! Кого я вижу! – и кинулась целоватьАнтонину Михайловну.

Олег Степанович растерянно озирался. Но к нему подскочила БертаЯковлевна:

– Молодой человек, не стесняйтесь, проходите! Уже все всборе, садитесь, садитесь, вот тут, рядом с Таточкой, чтобы вам было спокойнее.И прошу, чувствуйте себя как дома. Тата, хватит чмокаться с Тонькой, сядьнаконец, вон Алиска аж побледнела с голоду!

Олег Степанович, встретившись взглядом с Алисой, кивнул ей инеуверенно улыбнулся. Она кивнула в ответ. Ох, хороша, даже вздрогнул ОлегСтепанович. Но я почему-то ее боюсь. А чего, собственно, бояться? Вот выпьюрюмку-другую, может, и страх пройдет. Хорошо, что мы на такси приехали, хотьвыпить можно, тем более под такую закуску… А эта Софья тоже, между прочим,недурна. Не такая эффектная, конечно, но приятная, глазки красивые. Иженственная…

Он сидел между Татой и Антониной Михайловной.

– Тебя, малый, как звать? – обратилась к немутолстуха.

– Олег, – почему-то без отчества ответил он.

– Вот что, Олежек, поухаживай за старухой, налей-ка мневодочки, вон той, желтенькой. Это Берта на апельсиновых корочках настаивает.Мечта! Ты-то сам употребляешь?

– А как же!

– Вот и славно! Я сразу провозглашу тост, вы не против?У всех налито? В таком случае давайте выпьем за то, что мы вот уж столько лет –и теперь можно сказать, с разных концов света – стремимся сюда, за этот стол, кэтим людям… И всем нам тут хорошо! Берточка, Сонька, за вас! – АнтонинаМихайловна опрокинула рюмку. – Ох, хорошо, мать вашу за ногу! Вкуснеетвоей водки нет ничего на свете, Берта! Я там, в этой Америке, пробовала тоженастоять водку на корочках, а все не то… Ну, будем здоровы! Олег, наливай еще!

Кроме Олега Степановича за столом был только один мужчина –хрупкого сложения пожилой художник Александр Рувимович, дальний родственникСониного отца.

Вот уж точно – восемь девок, один я, подумал мельком ОлегСтепанович. Но ему здесь нравилось. Уютно, вкусно, просто… И эта чуднаятолстуха рядом явно прониклась к нему материнскими чувствами.

– Олежек, не расстраивайся, подумаешь, молодая девчонкатебя послала на хер… Так она ж дура! Все эти «мисски» из глубинки такие. –Олег уже успел пожаловаться на судьбу. – Ничего, ты парень видный, все притебе, не пропадешь. Ты уж так безумно ее любил?

– Не знаю, – вздохнул Олег.

– Я тебе дам совет, – шептала АнтонинаМихайловна, – ты по сторонам-то не зыркай! Алиска, конечно, хороша, но недля тебя… И Сонька, между прочим, тоже.

– Почему?

– Я очень люблю Соньку, и еще больше Берту. Но такуютещу и врагу своему не пожелаю. А вот Татка – это как раз то, что тебе надо, тыуж мне, старухе, поверь!

– Антонина, ты, по-моему, рехнулась на старостилет! – заявила вдруг Берта Яковлевна. – Ты чего в молодого человекавпиявилась?

– Жить его учу! Он вот говорит, что сирота. Значит,надо о нем позаботиться! Не обращай внимания, Олежек, они все мне простозавидуют, и всегда завидовали! Я всю дорогу как в компанию попаду, все мужикисразу мои! – Она весело подмигнула Берте Яковлевне. – Один Додик,покойник, на мои чары насрать хотел, предпочел Берту. Только мне уж мужики-тобез надобности, хотелка усохла. Мне теперь уму-разуму мужика поучить – самоемилое дело!

Все громко расхохотались, и тут раздался звонок в дверь.

– Еще кого-то нелегкая принесла! – воскликнулаАнтонина Михайловна. – Или ждете кого?

– Нет.

Соня пошла открывать.

На пороге стоял Ярослав Игнатьевич с букетиком мимозы.