Книга Русский код. Беседы с героями современной культуры - Вероника Александровна Пономарёва-Коржевская

и вред, который оказывает чужеродная культура, невозможно вернуться к пониманию, что у нас есть собственная дорога и собственное будущее. Что можно и нужно гнуть свою линию, чтобы потом, окрепнув, опять «завоевать» Европу, отмыть, высушить, привести ее в чувство и отдать обратно. Мы же все это любим – Италию, Францию, некогда великую европейскую культуру.

Еще одна проблема – набирающий обороты процесс взаимопроникновения, в котором переплетаются африканская, азиатская, европейская культуры. Это опасное явление, потому что вместо взаимного обогащения происходит совместная деградация: все ходят в одной и той же одежде, живут в одинаковых домах, едят и смотрят одно и то же и считают, что это нормально. А это ненормально. Культура не может быть наднациональной. Без понимания собственного искусства любовь к зарубежным авторам не имеет смысла. Повторим: главная задача государства – превратить население в народ. Без возвращения к жизни национальной культуры это невозможно. Надеюсь, процесс возрождения начался – люди потихоньку начинают меняться.

ВП: Я вижу еще одну проблему, которая нас душит: это диктатура рынка, засилье «продюсерского искусства», когда даже государство говорит, что проект перспективен, если его можно успешно монетизировать. Что с этим делать?

СД: Монетизация культуры – смысловой перевертыш. Одно дело, когда ты продаешь какую-то продукцию и хочешь знать, сколько выручишь за килограмм. И совсем другое – искусство, где дело не в кассе. Культурой должны заниматься люди, понимающие ее истинную ценность и предназначение. Изменения в культуре, ее тенденциях меняют жизнь государства, а не наоборот. Культуру нужно рассматривать как локомотив изменений в жизни страны, а не отрасль промышленности.

Цели искусства должны быть четко обозначены. На данном этапе это могут быть даже медицинские, психотерапевтические цели по приведению людей в гармоничное, уравновешенное состояние. А дальше искусство надо начинать поднимать. Для этого нужно, чтобы фонды и комитеты, распределяющие деньги, думали о духовном весе того, что они поддерживают, а не о профите. О том, какое воздействие будет оказано на людей.

Сейчас мы стоим перед неизвестностью. И никакой политик не в состоянии эту неизвестность проанализировать – она анализируется только средствами искусства. Театр, мистерии, литература, живопись, музыка всегда объясняли положение дел, рисовали картину происходящего.

Если война, кто-то писал песни «Темная ночь» и «Синий платочек», снимал «Александра Невского», сочинял «Седьмую симфонию». Заказ исходил от государства. Сейчас этого заказа почему-то не исходит. Про кино я вообще молчу – оно имело шанс стать настоящим чудом, а стало продажной девкой. Кино вынимает из человека энергию, а не дает. Придавливает его мощным звуком, яркой динамикой и несусветным саспенсом, чтобы он совсем уже с ума сошел. И зритель в любом случае выходит недовольный, уставший и разочарованный. Приходится признать, что кинематограф искусством не является, шедевры в общем вале фильмов можно по пальцам пересчитать.

В документалистике совестливые люди еще остались, они пытаются копнуть в глубины правды-истины. А игровой кинематограф обезумел, притом что он как явление имеет огромное значение в силу своей выразительности и работы с большими массами людей. Вообще, непонятно, что с ним делать – я бы его закрыл хотя бы на время или ограничил цензурой. Кто будет цензором и судьей? Думаю, если поискать, найдутся люди, облеченные общественным доверием.

ВП: Притом что кино требует колоссальных временных и финансовых ресурсов…

СД: Нужно потратить кучу денег, времени, энергии, отдать два года жизни, чтобы потом мучить людей своим произведением. Да, киногруппа получит деньги, съест свой корм, режиссер подлечит нервы. Фильм несколько раз покажут в кинотеатрах и однажды – по телику. И все. Назавтра о нем никто не вспомнит. Документальные фильмы хотя бы ценны тем, что по ним можно изучать время. А эти… Как говорил Курехин, «ложь, обман, предательство и продажная любовь» – вот рамки, в которые загнали человечество на пути к геенне огненной. Как из них выбраться? Пора собирать мудрецов и думать, как выйти на светлый путь.

ВП: Может быть, какие-то светлые души еще отодвинут нас от приближающегося культурного апокалипсиса?

СД: Надеюсь на чудо. Ему всегда есть место. Процессы начались. Остановить их нельзя, но в какой-то момент придется понять, что без полноценной культуры и настоящего, глубокого искусства дальше двигаться не получится. Вот вы решили все экономические вопросы, победили всех врагов, понизили уровень выхлопных газов и защитили природу от браконьеров, а что дальше? Народ же надо вдохновлять. А что может его вдохновить? Точно не зарплата. Люди не в состоянии жить свою единственную жизнь без чего-то большого и важного, без вдохновения. Его источник должен быть живым и чистым!

Разговор с Юрием Кублановским

ЭДУАРД Бояков: Юрий Михайлович, русская культура сугубо национальна или это культура большой самостоятельной цивилизации? Сформулировать параметры, определяющие черты эстонской, татарской, еврейской, грузинской и многих других национальных культур, достаточно легко. Разговор же о русском культурном коде часто переходит на предельно абстрактные, почти космические уровни либо теряется. А сегодня этот разговор важен как никогда: наше время ставит русский вопрос с такой остротой и болью, что в нем надо разбираться.

ЮРИЙ Кублановский: Как человек, который пишет стихи с пятнадцати лет, я не могу не задумываться над тем, что значит моя поэзия в контексте русской поэзии, а русская поэзия в целом – в русской культуре. За этими размышлениями проходит жизнь, потому что поэт не может довольствоваться только стихосложением. Для того чтобы созревать, развиваться, видоизменяться, он должен постоянно углублять свое мировоззрение, мирочувствование. Я считаю, что прямая связь поэзии и вообще творчества с мировоззрением и мирочувствованием – это наша национальная черта, это особенность русской литературы. Она ведь много чего претерпела. Прежде всего, стала светской гораздо позже, чем западноевропейская литература. Этому есть целый ряд причин, связанных с тем, что Россия пошла по византийскому пути. Мы не испытывали на себе радикального, секуляризационного процесса, какой переживала Европа, начиная с тринадцатого века. Поэтому русская литература сформировалась и состоялась отдельно, особняком.

Девятнадцатый век, который столько критиковали, в действительности был веком русского и мирового ренессанса. Русские поэты и писатели девятнадцатого столетия вышли на передовую мировой культуры. Это не сразу было осознано, а при советской власти оставалось недооцененным именно как культурный феномен. Литературу попытались загнать в идеологические рамки, начали трактовать каждого писателя в зависимости от того, находился ли он в оппозиции к самодержавию. Этот феномен все еще не раскрыт до конца, не осмыслен, потому что целых семьдесят лет он подвергался идеологическим искажениям.

Лет с двадцати пяти я мечтал перебросить поэтический мостик в Серебряный и в Золотой век, то есть пройти