Книга Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

«вечу принадлежала реальная власть в городе» [Сахаров 1959: 213]. Подтверждением этому можно считать ситуацию, когда к городу приближался Тохтамыш, а Дмитрий Иванович спешно отъехал в Кострому [ПСРЛ, т. XXV: 206–210].

С участием горожан происходило присоединение Нижнего Новгорода к Москве в 1392 г. Тогда по звону колоколов «снидеся весь градъ» и старейший боярин Василий Румянец объявил о переходе бояр на службу московскому князю[148] [ПСРЛ, т. XV: 446]. А в 1399 г. суздальский князь Семен вынужден был оправдываться перед нижегородцами за то, что не защитил их от татар, вошедших вместе с ним в город [ПСРЛ, т. VIII: 72].

Пожалуй, последними по времени стали вечевые собрания периода «смуты» второй четверти XV в., которая затронула огромную территорию и задействовала широкие народные массы [Дворниченко, Кривошеев 1992]. В «смуте» не преминули «половить рыбку» и татары. В сложной и даже критической обстановке 1445 г. при угрозе татарского нашествия, когда в татарском плену находился великий князь Василий Васильевич, а город покинула великая княгиня с детьми и боярами, в Москве произошли вечевые сходки. «Гражане в велице тузе и волнении быша: могущеи бо бежати, оставивши градъ, бежати хотяху, чернь же худые люди совокупившеся начаша преже врата градная делати… а хотящихъ из града бежати начаша имати и бити и ковати; и тако уставися волнение, но вси обще начаша градъ крепити, а себе пристрой домовной готовити» [ПСРЛ, т. VI: 171].

Полагаем, что вышеприведенные факты позволяют не согласиться с А. М. Сахаровым в том, что вечевая деятельность XIV–XV вв. выявляет «лишь тенденцию развития городов к вечевому строю», но не дает «оснований утверждать о его существовании» [Сахаров 1959: 216].

Упадок вечевого строя. Исследователи неоднократно обращались к причинам упадка вечевого строя. Таковым, к примеру, в качестве внешней причины называлось монголо-татарское владычество (Н. М. Карамзин, М. В. Довнар-За польский). Ю. А. Кизилов, исходя из западноевропейских аналогий, указывает на «консолидацию городской знати в общегородской собор», подменивший вече, и в конечном итоге формирование «городского муниципалитета, наделенного исполнительной властью» [Кизилов 1982: 32].

На наш взгляд, прекращение деятельности находит объяснение в глубинных процессах, происходивших в русском обществе того времени, связанных в том числе с изменением государственных форм. Вторая половина XV в. – это начальный период складывания единого Русского государства – государственного образования, исторически закономерно соединившего и вобравшего прежние государственные структуры – города-государства.

Близко к такому пониманию в свое время подходил В. И. Сергеевич, говоря, что «соединение многих отдельных волостей в одном Московском государстве уничтожило ту почву, на которой могли действовать вечевые собрания», ибо форма веча неприменима «к государствам со значительным объемом». Он же указывал, что усиление великокняжеской власти посредством увеличения земельных владений и следовавшего за этим усиления военной мощи (поместное войско, обязанное службой) стали факторами, приведшими к тому, что московские князья «не имеют уже надобности входить в соглашение с народом» [Сергеевич 1893: 40–41]. В констатации факта формирования категории служилого населения можно увидеть более общую причину смены политических институтов – начало формирования сословий.

Таким образом, период непосредственной (вечевой) демократии сменялся периодом, когда на авансцену русской истории должно было выйти сословное представительство. Это было подмечено еще М. А. Дьяконовым, писавшим, что расширение государственной территории, когда «личное участие каждого в решении государственных вопросов становится невозможным», приводит к тому, что «народные собрания в их первоначальной форме с правом участия для каждого свободного заменяются собраниями народных представителей» [Дьяконов 1908].

Конечно, прямой дороги от вечевых собраний к Земским соборам нет. Л. В. Черепнин, правда, отмечал определенную преемственность [Черепнин 1978: 60, 67]. Но дело, очевидно, в другом. И в вечевом строе древнерусского и татарского периодов, и в земском строе второй половины XV–XVI в. присутствует одно социальное начало, единый базис – общинный архетип. Именно на этой основе происходили в дальнейшем выступления горожан (в Москве в 1547, 1584 и 1586 гг.), а иногда даже и возврат к вечевым порядкам (во Пскове в 1650 г.) [Хорошкевич 1986: 41–42; Преображенский 1987: 254; Кулакова 1994: 270, 271].

Московские тысяцкие. Другой властный институт русского Средневековья – институт тысяцких – тоже находит свои истоки в прежнем периоде – Киевской Руси, и даже в более раннем – у восточных славян докиевского времени. Наиболее ярко в отечественной историографии коллективный портрет древнерусских тысяцких нарисован И. Я. Фрояновым.

Тысяча с тысяцким существовала в рамках десятичной организации восточных славян. В XI–XII вв. древнерусские тысяцкие – это прежде всего военачальники. Наряду с военной деятельностью тысяцкие также «судили и рядили (управляли)». «Держать тысячу» означало постоянную должность. Тысяцкие занимали высокое социальное положение в системе администрации города и земли в целом, и летописец при описании тех или иных событий зачастую наряду с князем упоминает и имя тысяцкого. Тысяцкие были как княжескими, так и земскими. В первом случае они назначались князем, в последнем – выбирались общиной. Но даже если тысяцким становился «княж муж», то в условиях древнерусской действительности он, как и сам князь, превращался «в инструмент общинной власти» не только городской, но и волостной, а со временем и ее представителем [Фроянов 1980: 210–211] (см. также: [Майоров 1997]).

Тысяцкие существовали на Руси повсеместно: в Новгороде, Киеве, Белгороде, Переяславле, в Галицко-Волынской земле, наконец, на северо-востоке. Нам уже известно, что там в первой половине XII в. вместе с князем Юрием Долгоруким находился ростово-суздальский тысяцкий Георгий Симонович. Именно он организовал общественную жизнь края – «содержал княжения область», ибо сам князь занимался в основном борьбой за киевский «злат стол». А когда же наконец «седе Георгий Володимеричь Киеве», то «тысяцьскому же своему Георгиеви, яко отцю предасть область Суждальскую» [ПКПМ: 5, 189]. Возможно, что наследниками тысяцкого Георгия были в XIV в. московские тысяцкие. Во всяком случае, первый московский тысяцкий Протасий Федорович пришел в последней четверти XIII в. в Москву именно из района Владимира – Суздаля [Воронцов-Вельяминов 1977].

Тысяцкие XIII–XIV вв. так же, как и их предшественники, играли «выдающуюся роль» [Кизилов 1982: 30] в общественной жизни. Так, в 1252 г. «приде Олександръ князь великыи ис Татаръ в град Володимерь, и оусретоша и со кресты оу Золотых воротъ митрополитъ и вси игумени, и гражане, и посадиша и на столе отца его Ярослава, тисящю предержащю Роману Михайловичю, и весь рядъ» [ПСРЛ, т. I: стб. 473]. Следовательно, начавшаяся монголо-татарская зависимость не помешала сохранению института тысяцких в Северо-Восточной Руси. Более того, это сообщение, считает П. П. Толочко, «указывает на концентрацию в его (тысяцкого. – Ю. К.) руках всей полноты исполнительной власти не только в городе, но и в земле или волости» [Толочко 1989]. И другие источники отводят тысяцким место возле князя, подчеркивая, что от них может исходить такая же «прострожа», как и от князей. Сфера деятельности тысяцких в это время расширяется. К руководству военным ополчением