Книга Хромой. Империя рабства - Владимир Белобородов

Мы молчали. Сказать было просто нечего. Таких рассказов каждый из нас слышал сотни. Ну, может, не таких откровенных, обычно свои косяки прикрывают… У каждого своя судьба, своя печаль. И кстати, мало кто из рабов был ангелом. Понятно, не заслуживали рабства… хотя всякие встречались. Чустам, например, похоронил полсотни людей.

– Пойдемте. Нам еще верши проверить надо, – встал корм.

– Забыл, – прошептал я. – У меня тут тоже верша стоит, достать бы… Клоп, поможешь?

На следующий вечер уже пошли без меня. Мы с Ларком медитировали на отблески пламени. Скукотища. К приходу наших нажарили рыбы. Вернулись они вновь пустыми. Ужинали молча. Единственное, Клоп задал вопрос корму:

– Чустам, а правда, что воины черной сотни могут выше себя прыгать?

– Нет. Обычные воины. Просто более опытные, ну и гоняли нас соответственно.

– Говорят, маги вас привязывают к тысячнику? – продолжил тему Толикам.

– Меня точно не привязывали. Только я отслужил-то семь лун, поэтому не знаю. Возможно, и привязывают, только никто об этом не говорил. Вот зелья различные магические выдавали.

– А что за зелья?

– Смотря куда посылали. Мазь, которая кровь сразу останавливает, у всех была. А дальше по обстоятельствам. Вот когда на орков шли, мне выдали для отбивания запаха, для ночного зрения – жидкость такая, мажешь глаза и можешь ночью как днем ходить…

– Тебе-то зачем? – встрял Клоп. – Ты и так видишь…

– Тсс, – осадил остряка Толикам.

– Еще не помню, как называется, но после него боли не чувствуешь, – продолжил Чустам. – Для реакции давали. Потом… воду воина, как у орков, и вместо яда – зелье «дурной воин». Все вроде.

– И что, сильно реакцию повышает?

– Не знаю, не пробовал.

Спрашивать, что такое черная сотня, я не стал, и так понятно, что местный спецназ. А вот само название…

– А почему черная?

– Не знаю. Кто-то говорит, потому что из нее только в землю, кто-то – потому что после воды воина кровь становится черной, а кто-то, что по цвету одежды – нам для ночных боев черную выдавали.

Лишь на третий день фортуна нам улыбнулась. Нам, потому как я тоже увязался – не хотелось встать в один ряд с Ларком, хотя, может, и по причине скуки – кто бы мог подумать, что свобода тоже может быть тоскливой. Выдвинулись мы нашим спецотрядом заблаговременно. Сравнение с силовым подразделением возникало не из-за нашей отличной боевой подготовки, а благодаря одинаковым серым рубищам и кожаным мокасинам, напоминающим, на мой взгляд, скорее толстые носки. И то, и другое выдали нам перед «фееричным» выступлением на гладиаторской арене.

Затихла наша группа черных беретов, вернее, мокасин в местном боярышнике еще засветло. Когда стало смеркаться, услышали постукивание колес на кочках. Вскоре мимо нас медленно прокатились три деревенские телеги с бортами из жердин и заезженными клячами. Мы, отпустив их подальше, скрываясь за кустарником, пошли следом. Через полчаса обоз остановился почти в том же месте, что и тот, с которого я скоммуниздил сумки. Мужики, их было пятеро, разожгли с помощью магического амулета костер и сели ужинать. Знаете, вообще специализация вора-обозника не столь романтична. Это тяжкий труд, в смысле тупое и нудное ожидание, пока все уснут. Соответственно сложность была в том, что ожидать нужно подальше и тихо, то есть почти неподвижно. Ждали мы долго, часа, наверное, три. Селяне не были беспечны и выставили охрану, основными объектами наблюдения которой были лошади. Когда мужики легли на телегах спать, а страж начал клевать носом у костра, Чустам, словно кошка, пошел вперед, показав нам рукой, чтобы мы оставались на месте. В этот момент я понял, насколько я неуклюж…

Возвращались мы в эйфории от победы. У нас была сумка, вернее, мешок, от которого неимоверно пахло съестным, – корм вытащил его практически из-под головы спящего селянина. Лошадей увести даже не стали пытаться – опасно. Не знаю, как Толикам с Клопом, а я чувствовал себя пятым колесом, поэтому гордости за себя особо не испытывал. Зато испытывал маниакальное желание разорвать содержимое сводящего с ума своим запахом мешка.

Пир! Иначе это не назвать! Сало! Хлеб! Что-то свеклоподобное, называемое местными кротокой и по вкусу напоминающее скорее редьку. Крупа. И… первая посуда. Котелок и шесть деревянных ложек в нем. Его корм увел практически из-под носа охранника.

– Живем! – воскликнул я, когда мы разложили все это богатство.

Сметелили мы это все за два дня, и обвинить нас в беспечности не смог бы никто. А вы попитайтесь-ка несколько лет кашей.

Последующие десять дней были без улова. Нет, конечно, проезжающие были, но никто из них не останавливался на ночлег. Хотя вру, одни остановились. Но кожаные безрукавки и висящие на луке седла мечи отбивали всякое желание брать у них что-то. Но ждущий дождется, а жаждущий – обретет. На одиннадцатый день в поле зрения нашей гоп-команды оказались купцы с товаром, ну или купец. Так или иначе, это были три телеги со скарбом и важный тип с мозолью в районе живота, который раздавал команды. Охраняли обоз далеко не мальчики для битья, но… основной ценностью они воспринимали именно телеги!

Я согласно выработанной стратегии находился метрах в тридцати сзади наших, которые вели слежку за охранниками, рьяно исполняющими свои обязанности. В принципе, нам ничего не светило, если бы я не решил погеройствовать. Обойдя потихоньку обоз с другой стороны, я притаился за деревом и стал наблюдать за стреноженными лошадьми. Они мерно жевали травку, постепенно приближаясь ко мне.

Судя по слегка посветлевшему небу и затиханию голосов ночных птиц, скоро рассвет. Ноги у меня затекли, к тому же появилась ноющая и зудящая боль в месте перелома, обычно извещающая о непогоде, но я терпел. Поскольку своих я не предупредил, а теперь уже возвращаться было поздно, долго и глупо, я осознавал, вернее, надеялся, что они в панике. Лошади упорно не хотели заходить в лес, полагаю, по причине отсутствия в нем сочной травы, и продолжали жрать свою зелень на поляне. Нет, ну уже это бесило! Мне нужна лошадь! Я не вытерпел. Наглость – второе счастье. Не знаю, чем я руководствовался, но не разумом точно. Мне показалось, что охрана заснула, – издалека мне было не очень хорошо видно, и я вышел на поляну. Здоровая нога онемела и плохо слушалась. Я усилием воли заставил себя сделать несколько шагов до гнедого жеребца со звездочкой на лбу. Будто тысячи иголок впились в ногу, и онемение понемногу отступало. Жеребец встрепенулся, подняв голову. Я, подойдя, погладил его по влажному носу и взялся за… не знаю, как это называется, наверное, тоже узда, но без повода, зато с кольцами для вожжей. Конь безропотно стал прыгать за мной, после того как я его потянул.

Сердце дико стучало. Стоит сейчас охране только приоткрыть веки… Иллюзий я не строил. Небо уже посветлело, и видно было шагов на двадцать… Отойдя не очень далеко, я присел и одеревеневшими вдруг пальцами попытался освободить ноги лошади от пут. Не сразу, но у меня получилось. «Уходим, уходим», – отдавались в висках удары сердца. Я уже не думал о своих, я просто шел, и конь покорно следовал за мной.