Книга Чужими руками - Юля Григорьева

– Это моя работа.

Передает мне толстый конверт. Осведомляется:

– Что-нибудь еще?

В памяти вспыхивает разговор Лизки с Василием во время просмотра моей сексуальной фотосессии.

– Не могли бы вы узнать, откуда…

Я замолкаю. Нет. Это задание давать незачем. Своего ума хватит.

Вениамин Аркадьевич терпеливо ждет, пока я изложу суть нового задания.

– Нет! – твердо говорю я. – Это подождет. Пока новых заданий не будет!

Детектив понимающе кивает. Мы прощаемся. Секунда – и его нет ни в машине, ни рядом с ней. Словно и не было.

Я уже не удивляюсь. В моей руке толстый конверт, только что полученный от детектива. Он бумажный, но жжет руки, словно раскаленный добела металл. Терплю, не могу выпустить его из рук. Мне не терпится открыть его и наконец-то увидеть изображение Лизки. Пару секунд размышляю, удобно ли смотреть фотографии здесь и сейчас. Включаю в салоне свет и достаю снимки.

На первом Лизка в домашнем халате, с короткой стрижкой, смотрит почти прямо в объектив. Судя по ракурсу, детектив воткнул камеру в вытяжку кухонной плиты. Фото далеко не идеальное, но ведь и сделано не для выставки. Все, что мне нужно, хорошо видно.

Фотография снята, наверное, утром. На Лизкином лице совсем нет косметики. Хорошо видно, что в углах глаз наметились «гусиные лапки» будущих морщин. А ведь Лизка старше меня всего на год с небольшим.

Глаза у Лизки – ну прямо копия моих! Точнее, наоборот, конечно. Кто-то сказал однажды, что у меня бесстыжие глаза. Я тогда совсем юная была. Обиделась. А теперь вижу: он был прав. В Лизкином взгляде откровенно читается страсть. Но не в чистом виде, а с какой-то грустинкой, что ли. С тоской неземной даже. О чем это ты, сестричка моя единоутробная, так печалишься? Уж не жалость ли к обреченной Зойке в тебе пробудилась? Уж не скорбишь ли, что приговорила единственную на Земле родную душу к смерти мученической? Если судить по интонациям, с которыми ты убийство глупой Зойки с ее мужем обсуждала, – непохоже, что есть в тебе хоть капля жалости. Тогда что же таится в глубине твоих очей?

Если не обращать внимания на выражение глаз – выглядит Лика отлично. Молода. Подтянута. Шея без признаков старения. Талия, ножки – все при ней. Почти как у меня. Не зря нас в детстве иногда путали. «Вы, девочки, близнецы, что ли?» – «Нет! Мы – погодки!»

Беру следующую фотографию. Лизка в прихожей. В верхней одежде. Курточка, сумочка, сапожки – все по последней моде. Да, сестренка у меня вкусом не обижена! Гены, мать их!

Бросаю взгляд на свою одежку. Успокаиваюсь. Нет! Я одета не хуже.

Так вот ты теперь какая, Елизавета Андреевна! Очень изящная, привлекательная, даже пикантная женщина. Из тех, от которых мужики без ума. Что же ты к Василию моему привязалась? Что в нем нашла такого, чтобы ради него пуститься во все тяжкие? Не красавец. Не добытчик. В постели – так себе. На повторение тринадцатого подвига Геракла не способен. Что ты увидела в нем такого, чего я не знаю?

Значит, тебя ведет что-то другое. Что? Месть за нанесенную обиду? Неужели боль от той раны, что я нанесла тебе, еще не утихла? Ведь я тебя знаю, сколько живу. И никогда не замечала в тебе неутолимой жажды мести. Ты же всегда мне все прощала. Пообижаешься, я покаюсь – и все! Мир! Сама себе могу теперь признаться – на это я и рассчитывала. Почему же сейчас этого не случилось? Из-за квартиры? Но я тебя не выгоняла. Ты сама не хотела оставаться там, где твоя сестра спит с твоим бывшим женихом. Да, ты осталась у разбитого корыта. Ни жилья, ни денег, ни мужа. Если бы ты тогда точила на меня нож – я бы поняла. Но сейчас! Когда у тебя все образовалось. Почему ты хочешь, чтоб я умерла? Ничего не понимаю. Одно ясно – ты доведешь задуманное конца. Ни ты, ни я не из тех, кто останавливается на полпути. А значит, я должна решить для себя, что делать дальше, раз я знаю про твою задумку.

Смиренно ждать, пока Василий найдет в Интернете подходящий способ убийства? Или заявить в полицию? Согласиться с Амритой и ее книжкой и просто тупо ждать, что будет? Или все-таки побороться за свое право жить?

Быстро просматриваю остальные фотографии. Лизка в продуктовом магазине. Покупает авокадо. Раньше я не знала, что она к нему неравнодушна. Лизка в отделе женского белья. Лизка на улице. А вот фотографий, сделанных на спектакле или на концерте, нет. А я специально говорила Вениамину Аркадьевичу про ее любовь к театру. Значит, Лизка в люди не выходила.

Складываю фотки обратно в пакет. Засовываю его в сумочку. Пусть полежат. Может быть, еще пригодятся.

Чтобы не приехать на работу слишком рано, заворачиваю в супермаркет. С умным видом озабоченной домохозяйки слоняюсь по магазину без малого полчаса. Из сострадания к скучающей в ранний час кассирше уже перед кассой бросаю кое-какую мелочь в корзинку.

К родному офису подъезжаю вовремя и в отличном настроении. Его уже не могут испортить нахальные ухмылки юнцов из компьютерной группы: ни откровенный взгляд уверенного в своей неотразимости Кирилла, ни робкие улыбки его оруженосцев, ни маячащая вдали фигура старой ведьмы Илларионовны.

– Привет, мальчишки! – легкомысленно бросаю пацанам и беспечно машу рукой.

Лицо Кирилла темнеет. Услышать, что он в моих глазах «мальчишка», да еще перед своими вассалами, – это удар ниже пояса. Но выдержал. Небрежно кивнул в ответ и отвернулся. Его свита, наоборот, расцвела улыбками.

Приближаюсь к Илларионовне. Мегера уже шамкает губами, готовя мне комплимент.

– Доброе утро, Илларионовна! – опережаю ее. – Как дела на любовном фронте?

Старуха не ожидала от меня такой наглости. Молча провожает меня вспыхнувшим яростью взглядом. Сзади захихикали юнцы. «Отлично, Зоя Андреевна!» – хвалю сама себя и вхожу в приемную торжествующей походкой победительницы.

И сразу вижу, что на моем столе опять свежие цветы. Тайный мой воздыхатель уже выразил незатухающую любовь к Прекрасной Даме. Боюсь, что скоро, придя на работу, обнаружу на столе его живое, еще трепещущее сердце. Розы совсем свежие. Кто же ты, мой обожатель?

В предчувствии скорой разгадки тайны заговорщически улыбаюсь сама себе.

Беру спрятанный между факсом и принтером видеорегистратор и сажусь в кресло, чтобы увидеть наконец вздыхателя.

Но сначала вижу Илларионовну. Кляча заходит в приемную и идет прямиком в кабинет босса. Вот это сюрприз! Старая стукачка, оказывается, не оставила свое подлое ремесло! Теперь понятно, какого дьявола ее на работе держат. Ладно, запомним!

А потом вижу, как в приемную с цветами в руке входит Вадик.

Сначала не верю глазам. Еще одна неожиданность! Чтобы приятель или даже друг Кирилла, этого прожженного циника, оказался тонкой и ранимой душой? Способной на нежные, по-детски наивные чувства?

Открытие заставляет меня на несколько минут погрузиться в глубокое раздумье. Не перевелись, оказывается, рыцари! Но тут же мелькает крамольная мысль. Мечтаем о рыцарях… А сами? Тянем ли мы, современные дамы, на то, чтобы вокруг нас вились настоящие рыцари? Лучше не трогать эту тему. А что касается Вадика… Надо пожалеть парня. Дать ему понять, что увлечение мной его ни к чему хорошему не приведет. Так что, чем раньше он выкинет из головы и сердца бесперспективную любовь – тем ему же и лучше.