Книга Таинственный пасьянс - Юстейн Гордер

Когда судовой колокол возвестил об отплытии, мы уже неплохо познакомились с теплоходом. Я был немного разочарован, обнаружив, что бассейн закрыт, но папашка быстро выяснил, что бассейн откроется завтра утром.

Мы стояли на солнечной палубе, опершись о поручни, пока земля не скрылась из глаз.

— Всё, — сказал папашка. — Теперь мы по-настоящему находимся в море.

После этой хорошо продуманной реплики мы пошли в ресторан ужинать. А поев и расплатившись, решили перед сном один раз сыграть в баре в карты. У папашки в кармане имелась колода карт. К счастью, не та, на которой были только дамы.

По судну сновали люди из всех частей света. Некоторые мне показались совсем маленькими, хотя они и были взрослые. Папашка сказал, что это греки.

Мне достались двойка пик и десятка бубён. К тому времени, когда я открыл десятку бубён, у меня на руках были уже две другие бубновые карты.

— Стекольщицы! — воскликнул я.

Папашка недоуменно уставился на меня.

— О чём это ты, Ханс Томас?

— Ни о чём!

— Разве ты не сказал "стекольщицы"?

— Да, сказал! Это я о дамах, сидящих в баре у стойки. Они там сидят со своими бокалами, как будто им больше совершенно нечего делать.

Мне показалось, что я с честью вышел из трудного положения. Но играть в карты было несколько затруднительно. Как если бы мы играли картами, купленными папашкой в Вероне. Потому что, когда я пошёл пятёркой треф, я думал только о карликах, которых Ханс Пекарь встретил на странном острове. Любая бубновая карта вызывала в памяти грациозные женские фигуры с серебристыми волосами. А когда папашка выложил на стол туза червей и разом забрал и шестёрку и восьмёрку пик, я невольно воскликнул:

— Опять она тут!

Папашка покачал головой и решил, что пора спать. Но перед уходом из бара у него было ещё одно важное дело. Ведь мы в баре не только играли в карты. Выходя из бара, папашка подошёл к нескольким столикам и получил там джокеров. Он всегда так делал, покидая место, где играли в карты. Мне казалось это проявлением некоторого малодушия.

Мы уже очень давно не играли с папашкой в карты. Когда я был поменьше, мы играли довольно часто, но любовь папашки к джокерам постепенно убила в нём всякий интерес к игре. Вообще-то, что касается карт, он был великий мастак. Но его самым большим достижением в картах было то, что ему однажды удалось сложить пасьянс, на который в лучших случаях уходит несколько дней. Чтобы получить радость от этого пасьянса, одного терпения мало. Нужно иметь в запасе ещё и достаточно времени.

Вернувшись в каюту, мы постояли у окна, глядя на море. Самого моря мы не видели, потому что было темно. Но ведь мы знали, что темнота, на которую мы смотрим, и была морем.

Когда мимо нашего окна прошла толпа брюзжащих американцев, мы задёрнули гардины и папашка лёг на кровать. Как обычно, отключился он моментально.

А я ещё долго лежал и чувствовал, как судно покачивается на волнах. Вскоре я достал лупу и книжку-коврижку и стал читать о чудесах, о которых Ханс Пекарь рассказал Альберту, оставшемуся без матери.

ШЕСТЁРКА ТРЕФ

…как будто он хотел убедиться, что я настоящий человек, из плоти и крови…

♣ Я продолжал идти по лиственному лесу и вскоре вышел на открытое место. У подножия усеянного цветами холма раскинулось селение. Между домами вилась дорога, и по ней сновали люди маленького роста, такие же, каких я уже видел. Чуть выше на склоне отдельно от всех стоял небольшой дом.

Едва ли здесь был ленсман, к которому я мог обратиться, но мне нужно было попытаться узнать, в какой части света я нахожусь.

Один из первых домов в селении оказался пекарней. Как раз когда я проходил мимо пекарни, в дверях появилась светловолосая женщина. На ней было красное платье с тремя тёмно-красными сердечками на груди.

— Свежий хлеб! — Она мило улыбнулась, и щёки у неё заалели.

Аромат свежего хлеба защекотал мне ноздри, противиться ему было невозможно, и я вошёл в маленькую пекарню. Хлеба я не ел уже целую неделю, а тут на широких полках вдоль одной стены лежали горы и кренделей и караваев.

В заднем помещении из духовок струился дымок, оттуда в маленькую булочную вышла ещё одна женщина. У неё на груди было пять сердечек.

Трефы работают на поле и ухаживают за животными, подумал я. Бубны выдувают стеклянную посуду. Тузы гуляют в красивых платьях и собирают цветы и ягоды. А черви — черви пекут хлеб. Если я теперь узнаю, чем занимаются пики, то увижу и весь пасьянс.

Показав на хлеб, я спросил:

— Можно попробовать ваш хлеб?

Пятёрка Червей наклонилась над примитивным прилавком, сколоченным из нескольких досок. На прилавке стояла круглая чаша с единственной золотой рыбкой. Пятёрка пристально посмотрела мне в глаза.

— Я не говорила с тобой уже много дней, — неуверенно сказала он?..

— Это верно, — согласился я. — Дело в том, что я только сейчас упал с Луны. К тому же я не слишком разговорчив. Наверное, потому, что мне трудно думать, а когда человеку трудно думать, ему и говорить нелегко.

Я уже понял, что бесполезно что-либо объяснять этим карликам. Может, мне лучше удастся установить с ними связь, если и буду выражаться столь же непонятно, как и они.

— Ты сказал, с Луны?

— Да, с неё.

— Ну, тогда не удивительно, что тебе хочется есть, — сказала Пятёрка Червей, как будто падать с Луны было так же естественно, как стоять у печи и печь хлеб.

Значит, я не ошибся. Если держаться этой линии, то объясняться с ними будет довольно просто. Но вдруг, словно в каком-то порыве, она перегнулась через прилавок и взволнованно прошептала:

— Картам открыто будущее.

Через мгновение она снова стала собой, отломила большой кусок хлеба и сунула мне в руку. Я тут же начал его есть и вышел на улицу. Хлеб был кислее того, к которому я привык, но есть его было приятно, и насыщал он не хуже любого другого хлеба.

На улице я увидел, что у всех карликов на груди были знаки червей или треф, бубён или пик. Одеты они были в костюмы или в форму четырёх разных цветов. У червей одежда была красная, у треф — синяя, у бубён — розовая и у пик — чёрная.

Некоторые были выше остальных. Это были короли, дамы и валеты. У королей и дам на головах были короны, валеты были препоясаны мечом.

Насколько я видел, как и в колоде. каждая карта существовала в единственном экземпляре. Один Король Червей, одна Шестёрка Треф и одна Восьмёрка Пик. Детей здесь не было, и стариков — тоже. Все эти человечки были взрослые карлики средних лет.