Книга Дом на солнечной улице - Можган Газирад

и яркими от набранного за беременность веса.

Мы с Мар-Мар наклонились над кроватью, чтобы рассмотреть малыша. Мама́н достала сосок из его рта и подняла его повыше. Глаза были закрыты – он мирно спал.

– Посмотри на его нос, – с восторгом сказала Мар-Мар. – Мама́н, можно его подержать?

– Я первая. Я же старше, – сказала я.

– Помните, что я говорил? – сказал нам баба́.

Мы бросились к ванной, пытаясь обогнать друг друга в гонке к мылу.

– Можи, у старших сестер должно быть терпение! – прокричала Мар-Мар, когда я вырвала мыло у нее из рук.

– А ты должна ждать своей очереди, Мар-Мар! Я на год, три месяца и три дня старше тебя.

Лейла засмеялась.

– Не время ссориться. – Она еще утром пришла помогать мама́н. – Хотите качи? – спросила она.

– Что такое качи? Это вкусно? – спросила Мар-Мар.

– Это специальный десерт для женщин, которые только что родили, – сказала Лейла. – По сути, жидкая халва, сладкая и густая. Азра прислала мне рецепт несколько дней назад.

Я заметила стоящий на подоконнике горшок. Насколько я помнила, Лейла впервые что-то готовила. Мама́н позволила нам обеим немножко подержать ребенка. У него был милейший носик с россыпью крошечных белых точек, а на бровях почти не было волос. Лейла налила нам по мисочке качи. Баба́ взял у Мар-Мар ребенка и поцеловал маленькие ножки.

– Мы назвали его Мохаммед, – тот, кого славят, – сказал баба́.

– Будем звать его Мо, – сказала мама́н следом. – Пусть Аллах будет благословлять его всю жизнь.

Я съела несколько ложек качи, слушая родителей. В голове у меня была такая же сладкая и сложная смесь эмоций, как десерт. Я была вне себя от восторга от появления ребенка, но все же чувствовала себя отстраненной от маленького создания, которое вдруг стало центром вселенной моей семьи. Я еще не чувствовала связей близости, как у меня было с Мар-Мар. Будет ли маленький мальчик мне тем же, кем Мар-Мар? Я покрутила ложку в миске, зачарованная завитушками, оставшимися на поверхности качи. Я не понимала эмоций мамы в тот момент. Почему она заплакала, когда увидела нас с Мар-Мар? Она отдалялась от нас из-за нового ребенка?

Мохаммед, подумала я, какое красивое имя.

В начале июля баба́ отвез нас в парк Гюнтерсвилль неподалеку от берегов реки Теннесси, примерно в часе езды от Хантсвилля. Мы с Мар-Мар радовались поездке, потому что баба́ обещал, что мы сможем поплавать в озере и поиграть на пляже. У меня были приятные воспоминания о Каспийском море на севере Ирана, где мы отдыхали на хорошо оборудованном частном курорте, построенном для высокопоставленных офицеров шаха и их семей. Мы с Мар-Мар любили собирать на пляже ракушки – игра, про которую мы почти забыли. Тысячи маленьких морских созданий жили у берега, где пенистая вода впитывалась в песок. Мы боялись, что эти создания будут ползать по нашим ногам, и потому играли далеко от берега на сухом песке, пока мама́н и баба́ не брали нас на руки и не проносили над пугающим местом, где вода встречалась с песком. Я гадала, как другие дети не боялись этих ползучих маленьких монстров и босиком заходили в воду. Мы качались на поверхности с помощью надувных нарукавников, будто светящиеся поплавки на конце удочки. Мама́н и баба́ хватали нас за ноги и играючи тащили под воду.

– Посмотри, какую блестящую треску я поймала! – говорила мама́н, хватая меня и целуя в щеки.

Но мама́н была безразлична к поездке в Гюнтерсвилль. Она сказала, что лучше останется дома и будет ухаживать за Мо, который был слишком мал, чтобы оценить пляж. Баба́ нахмурился и сказал, что с ребенком все будет хорошо в люльке. Она не спорила с баба́ и собрала наши пляжные полотенца, пока мы прыгали от радости на диване.

В парке дети плавали в сверкающем озере. Хрусталики песка переливались на солнце, будто одноглазый вор тащил за собой мешок с драгоценными камнями, не замечая, как они сыплются наружу. Баба́ нашел пустой стол для пикника с развернутым над ним зонтом и попросил нас разложить там вещи. В тот день мы были одеты в сарафаны на лямках с квадратными подолами, платья, которые мама́н сшила нам из одной ткани. Мамин подол спускался чуть ниже колен, а наши до лодыжек. У нас с Мар-Мар под платьями были купальники, и мы были готовы прыгнуть в воду, как только доберемся до озера.

– Мама́н, ты пойдешь с нами? – спросила Мар-Мар.

Мама́н собрала волосы резинкой и снова надела на голову соломенную шляпу.

– Я буду присматривать за вами отсюда, – сказала она. Она обмахнула лавку кухонным полотенцем и оправила платье, чтобы сесть.

– Но, мама́н, мы хотим играть с тобой, как раньше! – сказала я.

– Кто-то должен присматривать за Мо, – сказала она. Она склонилась, чтобы посмотреть на Мо, спящего в своей люльке. – С вами может пойти баба́.

– Я могу присмотреть за Мо, если хочешь пойти с девочками, – сказал баба́.

– Нет. Я предпочту посидеть тут с ним.

Баба́ не настаивал. Он расстегнул сумку, чтобы достать свои плавки. Я чувствовала гнетущую тишину, повисшую между ними, пока мы готовились к тому, чтобы пойти к озеру.

Мы с Мар-Мар плавали в теплой воде и играли друг с другом, пока баба́ приглядывал за нами со стороны. Несмотря на спокойствие момента, я чувствовала себя не в своей тарелке. Было ли это оттого, что мама́н не присоединилась к нам, как раньше? Или потому, что я была на новом месте, не таком знакомом, как Каспийское море?

Киноварное солнце окрасило верхушки пеканов и красных кленов, когда мы вышли из воды и завернулись в полотенца. Мы уже готовились уезжать, когда Мар-Мар вдруг заметила порез на лодыжке. Это был прямой порез, покрытый песком и водорослями. Она начала плакать, как только увидела кровь. Мама́н изучила рану и достала из сумки пластырь. В закрытом на молнию кармашке сумки у нее всегда были успокаивающие кремы и салфетки. Она села на лавку, устроила Мар-Мар у себя на коленях и сказала:

– Все будет хорошо, Мар-Мар. Не плачь. – Она смахнула песок с ранки чистым полотенчиком и приклеила пластырь. Но Мар-Мар продолжала плакать. – Знаешь, что Азра сделала, когда я поранилась на пляже?

– Что?

– Когда я была маленькой девочкой, у меня был порез на ноге, больше и глубже, чем у тебя, – сказала она. – Азра сломала пополам огурец и потерла половинкой мою рану.

– Огурцом? – сказала я.

– Помогло?

– Да, помогло. Он высосал соль из раны, и ее