Книга Имперский сыщик. Аховмедская святыня - Дмитрий Билик

вывернули на длинную широкую улицу, название которой Мих не знал, ибо сюда в жизни не захаживал, то совсем успокоился. Тут, видно, живут люди небедные, за каким-то лядом в эту глушь забравшиеся. Даже Никольская, на что улица дрянная, все же ближе к Кремлю, нежели эта.

Извозчик остановил у одного из самых внушительных домов — крупного, в три этажа, с горящим светом почти во всех окнах. Видно, живут люди загадочные и денег ни на что не жалеют.

— Приехали, Ваше благородие.

— Сколько с нас?

Извозчик замялся. Явно накинуть хочет, понял Мих. Но ванька его удивил:

— Ваше благородие, а вы, случаем, не тот самый Меркулов?

— Что за «тот самый»? — насторожился титулярный советник.

— Да поговаривают в народе разное. Приехал, дескать, с самых Пустынных земель дворянин. Из древнего роду. Быстрее собственной тени шпагу достает, пули у него заговоренные, за двести шагов человеку в голову попадает. А кроме того, — ванька взглянул мельком на Миха, — постоянно при нем орк ручной. Тот вовсе из Ойн-иды в младенчестве вырван, из ханского сарая, во время последней с войны ордынцами и самим Меркуловым в православной вере воспитан. Орк энтот силы недюжинной, подковы гнет, лошадей поднимает и шпаги руками ломает.

— Я Меркулов, но молва много чего лишнего приписывает, — улыбнулся Витольд Львович. — Видишь, к примеру, Михайло явно старше меня. Как же я его воспитать мог?

— Так пусть не вы, — тут же нашелся ванька. — Сказано же, Меркулов. Может, папенька ваш.

— Вот язык без костей, — вступился орчук. — Ну, господин это, об нем и болтают. Я тебе больше скажу, и половины правды в том нет. На деле… он еще опасней, магией особливой владеет, что только приехал, так его сразу в полицмейстерство взяли.

— Михайло! — возмутился Витольд Львович.

Орчук пожал плечами и замолчал. Какая разница, пусть боятся. Лишнего страху мало не бывает. Раз уж они так приметны с хозяином стали, так пускай лишний раз подумает лиходей какой, прежде чем к ним лезть.

— Ладно, сколько с меня? — решил прекратить разговор титулярный советник.

— Да что вы, Ваше благородие. Нисколько. Бабе своей расскажу, что ныне самого Меркулова свез.

По его горящим глазам было видно, что разболтает он не только бабе. Но Витольд Львович слова не сказал. Вылез вслед за Михом из пролетки и смотрел, как извозчик, хлестнув лошадей, покатил прочь.

— Михайло, тебя будто за язык клещами тянут.

— А что такого, господин, пусть болтают.

— Плохо, что болтают, — покачал головой Витольд Львович. — Мы с тобой по следственному и розыскному делу неприметны должны быть. — Он окинул Миха взором, словно увидел его в первый раз, а потом добавил: — Насколько это возможно. С другой стороны…

— Что «с другой стороны»? — орчук понял, что господин сейчас снова задумается и вовсе ничего ему не скажет.

— С другой стороны, как я понял, в Моршане забыли о причастности отца к заговору против императора.

Витольд Львович стукнул тростью о камень, точно в доказательство своих слов, и направился к входной двери особняка Аристовых.

Глава 8, посвященная разговорам о предательстве

— Франтите, Витольд Львович, — вместо приветствия усмехнулся Аристов. — Тросточкой обзавелись. Вам бы еще усики тоненькие, панателу да снять мундир этот отвратительный. Зачем пожаловали? Снова в полицмейстерство отвезете или сразу в каталажку?

— Что вы, Павел Мстиславович, я поговорить приехал.

— Если поговорить… — дворянин задумался буквально на мгновение, при этом взгляд его не стал менее озорным.

Первый раз Мих такого аристократа встречал. Обычно высокородные — важные, ведут себя степенно, размеренно, будто своим существованием благодетельствование каждому оказывают. Аристов непохож на них был. С виду не сказать чтобы молод, на глаз, шестой десяток разменял (хотя ни седой волосиночки, голова рыжая, огненная, точно пламенем объята), но душой вроде молодого человека. Даже Меркулов себя сдержаннее ведет, а Павел Мстиславович будто годов за спиной не чувствует. Даже в чем-то завидно орчуку стало.

— Ну заходите, раз так, — кивнул Аристов, хотя они и так стояли на пороге. Только лишь после его слов слуга закрыл за пришедшими дверь.

Особняк «огненного господина», как называли Павла Мстиславовича в народе, был менее внушительным, нежели у великого князя: большие залы здесь уступали место анфиладе многочисленных комнат, сменявших друг друга; удобные и добротные бержеры заменяли вычурные резные кресла, на которые и посмотреть у Его Высочества было страшно, не то что сесть; вместо люстр свечных множество широких подвесных чаш из меди (как догадался Мих, с маслом), навроде церковных лампад, от которых и было основное освещение.

Прошли они через три комнаты и коридор, пока не оказались в кабинете Павла Мстиславовича. У Миха сразу глаза разбежались: с двух сторон, вдоль стен от дверей до самого окна, стеллажи, книгами забитые. И видно, редко ими кто пользуется, мало которые пылью не покрыты. Орчук недоброе про хозяина подумал: не любил он, когда к книгам поверхностно относятся. Роман ли какой с приключениями вымышленными, воспоминания чиновника, словарь али кодекс. Книга — она и есть книга. Много трудов положено, чтобы написать любую. Поэтому пыль ею собирать, какой бы дрянной ни была, негоже.

— Зря вы, Витольд Львович, орчука этого за собой таскаете, — Аристов заметил недовольный взгляд Миха, который можно было принять за злобный.

— А вы зря так о Михайле. Он хоть и оркской крови, но смирный, нашей, православной веры.

— Был у меня один такой знакомый полицмейстер в Сундыре. Городишко не бог весть какой, небольшой, следом за Ижнегодью.

— Знаю, у южно-восточных рубежей, — кивнул Меркулов.

— Именно, почти у границы. Так рассказывал, как в ближней деревне у них сеча произошла между гусарами и кочевничьими татниками. Последние давно наших крестьян набегами тревожили. Придут из степей, разграбят — и обратно, в Орду. Уж и ругались с ханами, и посол наш в Ойн-иду ездил, а те одно твердят: орки не наши, поймаете их в Славии — что хотите делайте. Так Его Величество и отправил на границу эскадрон гусар из знаменитого Малославийского полка. Лучших из лучших. И повезло, в первой же заварушке посекли орков — тех разбойничать не больше двух десятков вышло. Боле того, до поселения в самой Орде преследовали и его сожгли. Ни одного не оставили: женщин, стариков — всех под клинок. Дальше наших