Книга (Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле - Татьяна Соломатина

Откуда в таких количествах берутся подобные дети? Портящие всем театр. Слушайте, почему вы не учите своих ляпсусов? Раз уж пошла такая окрошка: «за уклонение же от учения и смотров грозила каторжная работа или ссылка в Оренбург». Это из уложения для дворянских детишек осьмнадцатого века. Для учившихся дома детей обязательны были явки на смотры к лицам администрации, смотря по месту жительства – в Сенат или к губернаторам-воеводам – в семь, двенадцать, шестнадцать и, наконец, в двадцать лет. Последняя явка – уже для определения на службу. Вольность дворян – служить или землёй заниматься, – ещё не объявлена. Елисаветенско-екатерининские орлы обязаны были родине служить. Вот бы Сенат с губернаторами-воеводами посмеялись, если бы вы им своих предъявили. Кутузов в четырнадцать лет уже в инженерном училище преподавал. А ваше в четырнадцать без мамки где портки – не знает. Или копнём ещё глубже. Пётр Первый об образование бился. Императрица Анна Иоанновна. Тупая, признаться, бабёнка, случайно императрицей оказалась, чудовищная история, как-нибудь под брауншвейгскую колбасу расскажу, если сами читать разучились… Сама она тётка была дремучая, но указ в 1731 году произвела: «впредь безграмотных из солдат и капралов в унтер-офицеры, а из унтер-офицеров, которые неумеющие же грамоте, в обер-офицеры не производить, дабы который по обучению грамотному попечение имел неленостное…». Хотя что с вас взять, с простых рабочих парней, выходцев из государственных общежитий пролетарьята (расслабьтесь, я с одной из ветвей вообще из крепостных, ниже будет), если даже дворяне противостояли «книжной премудрости». Три смены тронных фигур спустя фонвизинский недоросль всё ещё считал, что от чтения книг бывают приливы к голове и впадение в совершенно дураческое состояние. Нет, ну справедливости ради, при Екатерине Великой (которая Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская и Вторая, а не та, что Марта Скавронская и Первая) это было уже всё-таки сатирой, а не общим положением дел. Хотя и много позже наш человек в Лондоне, Семён Воронцов, писал в Россию родне, де, за Мишу не беспокойтесь. Он хоть и читать много любит, но и на открытом воздухе бывает, много верхом ездит, так что, несмотря на чтение здоров. То есть этот миф – о вреде чтения для здоровья, – он древний и глубокий. Бросай читать, не то заболеешь! И что вы хотите сказать, ваши здоровы?! Ну да. Потому ваши нумааамы от зелёного – чешутся, от красного – икают, от замечания – хватают ртом вашу сиську, а по венам у них течёт злая пенистая кока-кола.

Я вот была замечательным ребёнком. Я никогда никому не мешала. И не любила, когда взрослые мне мешают. Я любила, когда взрослые собирались в компании. Взрослые, собранные в компанию, дают тебе возможность побыть наедине со своей фантазией. Со своими мыслями. И никто книг не отбирает. У меня иногда отбирали. Заставляли «идти гулять» и «дышать воздухом» (почувствуй себя Воронцовым! Только не в Лондоне и без лошадки). Поэтому я очень любила лето. Почти на всё лето меня отправляли на Волгу. Там можно было гулять, дышать и читать одновременно. Забраться в заброшенный сад, улечься под старым деревом с книгой – и тебе пожалуйста прогулка по неведомым мирам, и тебе воздух свободы.

Бабка моя волжская, Надежда Александровна, могла вспомнить обо мне поздно вечером. А могла и не вспомнить. Совершенно чудесная была бабка! Она водила грузовые фуры, прекрасно рисовала, и у неё были козы. И в жизни от неё никто не слышал матерного слова, между прочим. И вот она очень любила окрошку. Нарвёт всякой дряни во дворе: крапивы, одуванчиков, ботвы какой. В ступе это всё с крупной каменной солью перетолчёт – хрясь, хрясь! Зальёт страшным мутным чем-то из бутыля на окне – и ест. Апологет расово-чистой русской кухни товарищ Похлёбкин мог бы гордиться моей бабкой Надеждой Александровной!

Ну и я это ела. Больше же и нечего! Нет, ну прикупишь на карманные «завтрак туриста» и подушечки с повидлом. Но и они надоедают. А потом – смотри выше, – я страшная жадина. Лет с шести я все свои карманные деньги тратила на книги. В маленьком городишке Волжск, что под Казанью, был книжный магазин, где на полках совершенно свободно стояло такоооое!.. Такое, что даже и в Москве исключительно и только по подписке. Ничего в том Волжске не было, кроме «Завтрака туриста», подушечек с повидлом и Марбумкомбината. А книги были. И какие книги!

Так что приходилось есть окрошку. Нет, можно конечно покричать: «Нубаааб, я такой виноград не люблюууу!». Так ведь никакого винограда и нет, тут кричи не кричи. Хоть Цоем вой. А бурда – вот она. У бабки волжской был полный help yourself! – прямо как у обожаемых мною американцев. Разок встретили, за специально накрытым столом посидели – а потом ты член семьи, раз ты со мной под одной крышей. А член семьи в дополнительной обслуге не нуждается. В кавалерию только богатых берут. У кого денег есть на лошадей и денщиков. А ты, давай, пехота. Топай на кухню!

И отменно шла окрошка Надежды Александровны. Она туда ещё иногда картошку добавляла. Каждому работяге от завода давали надел сухого поволжского песка, чтобы он там выращивал себе земляные яблоки. Картофельные бунты к тому моменту давно прошли. Уже сто лет с гаком. Нет, не «припетре» – тогда бы я написала «двести лет с большим гаком». Культивировать в России «потетес» было рекомендовано при Екатерине Великой (той, что Вторая, а не той, что из обоза). Но только – рекомендовано. А Николай Первый предписал. В рамках реформы о государственных крестьянах, которыми заселяли, в том числе, и Поволжье. И вот в просвещённом девятнадцатом веке, спустя – сейчас посчитаю: Екатериной В. рекомендовано в 1765 году, Николаем П. предписано в 1834, – шестьдесят девять лет после того, как одна из самых просвещённых императриц (написавшая, посреди многого прочего, азбуку, которой пользовались чуть не до революции 1917 года – а между тем, русский не был для неё родным языком, но у неё была светлая голова и лужёное седалище!), сама ела тартуфель и копыта не отбросила – начинается очередной бессмысленный и беспощадный бунт. На сей раз – картофельный. Картофельный бунт длился десять лет. И подавлялся войсками! Разин и Пугачёв нервно курили на небесах. Потому как в картофельных бунтах приняло участие около пятисот тысяч крестьян. Полмиллиона человек! Казни. Ссылки в Сибирь. Но Николай Первый – упёртый. Ум у него светлый, бабы Катин. Но и папки Павла муштра даром не прошла – дрессирован был. Так что как будете себе картошечку жарить – так под рюмочку помяните добрым словом Николая Павловича Романова за то, что сделал картошку вторым хлебом России. А то, что попытки улучшения жизни крестьян на Руси встречают активное сопротивление – так то и есть история России: борьба невежества с картошкой.

Но сто лет спустя рабочим Марийского бумажного комбината картошка была родная. Так что волжская моя бабка иногда в свою окрошку бросала и картошку. Что правда, она её не резала. А тоже в ступе толкла. Сперва отварит в мундире – ещё и не факт, что помоет. За водой надо было к колодцу ходить на соседнюю улицу; или к колонке – через две. Впрочем, если ливень пронёсся и в дождевой бочке есть вода – могла и помыть для приличия. Хотя что там за почва – сплошной песок. Оттряхнул – и стерильно! Отварит – и в ступке с солью перетолчёт. С картошкой была вкусная окрошка. Если с утра принять стакан парного козьего молока с горбушкой свежего хлеба, а потом до самой ночи крутиться на просторах (в лес пешком, на Волгу – на велике, и читать, читать, читать под старым деревом в заброшенном саду) – так в голодной степи и жук – мясо! А уж окрошка с картошкой!.. Яйца были роскошью. Бабка моя кур не держала. И на рынок бродить «чтобы ребёнок питался» ей было некогда. Работа. Нелёгкая, прямо скажем. Брёвна на грузовике перевозить. Козы. Картины писать. Меня и так у бабки пёрло от того козьего молока, как на дрожжах. Ну а потом, в середине лета, приезжала Валентина Александровна («тётка Валька» из «Коммуны») и жизнь моя налаживалась. То есть – становилась значительно хуже. Меня начинали заставлять есть «правильную» еду. Но это уже совсем другая история. Не про окрошку.