Книга Русская революция в Австралии и "сети шпионажа" - Юрий Артемов

В начале 1921 года Симонов лишился канала связи с Москвой через Мартенса. После налета полиции на нью-йоркское бюро советского представительства и слушаний в сенате США о деятельности советского посланника (подозревался в тайном содействии революционному движению) американские власти приняли решение: офис закрыть, а его шефа и других сотрудников выслать из страны. Мартенс отбыл на родину 22 января. На его помощь теперь рассчитывать не приходилось.

Симонов успел передать ему еще одно свое письмо. Это был своего рода развернутый манифест, из которого следовало, что советский представитель в Австралии – честный человек, добросовестно справлявшийся со своими обязанностями. Естественно, предполагалось, что Мартенс при встрече с Чичериным доведет до сведения наркома содержание этого «манифеста» и замолвит словечко за коллегу.

«Мое отозвание меня не беспокоит. Я смотрел и смотрю на мое назначение не как на почесть или привилегию, а как на долг. Я был в рабочем движении с детства в России, и здесь вот уже десятый год, и за все это время я не оставлял моей активной деятельности в рабочем движении ни на один день. Я не претендовал и не претендую быть большим человеком, но я делал свою работу честно все время, и рабочие в Австралии знают это. Я был „экстремистским“ лектором по-русски и по-английски, был секретарем русской организации и в отделах и главным секретарем федерации.

Я был редактором единственной русской газеты (выбран референдумом), написал две книги по-английски и также огромное количество статей в английские социалистические газеты (имелись в виду англоязычные австралийские газеты – авт.), отбыл четыре месяца каторги (был осужден на годы и был освобожден стараниями моих личных товарищей, членов парламента Brookfeld и Considine), теперь редактирую официальный орган моего бюро “Soviet Russia” и приходится делать по его изданию одному абсолютно все, приходится работать день и ночь и вдобавок голодать, т. к. финансов нет. Повторяю, что все, что я делаю, я делаю не из каких-либо личных выгод. Был назначен консулом, очевидно, потому, что был найден для этой должности самым подходящим. Я так это и принял, и принял как обязанность, как долг. В такое тяжелое время отказаться от такого назначения я считал преступным. Я не мог и думать о том, чтобы отказаться. И я исполнил свой долг так, как это только было в моих силах, и в глазах рабочих Австралии, как русских, так и английских, при существующих обстоятельствах я исполнил свой долг превосходно…

…Как я уже сказал, меня нисколько не печалит возможность моего отозвания. Но в исполнение моего того же долга я прошу Вас передать мой искренний совет Комиссару иностранных дел не назначать никого из находящихся теперь в Австралии русских. Это произведет страшно скверное впечатление. Повторяю, что лично для меня это решительно все равно, но с политической точки зрения, чтобы это назначение было полезным, а не вредным, пусть пришлют кого-либо или прямо из России или же, если это невозможно, то кого-либо из Америки. Из Америки можно вполне приехать кому-либо в Австралию»[197].

Письмо подводило к мысли, что Симонов – хороший работник и лучше бы его оставить в Австралии. Ну, а если заменять, то не кем-то из эмигрантов, строчивших на него доносы…

Перед отъездом из Соединенных Штатов Мартенс заверил Симонова, что переправлял в НКИД все его послания, но к «величайшему сожалению» они остались «по-видимому, без результата». В этом же письме (от 20 декабря 1920 года) он обещал: «Сегодня еще раз напишу… попрошу оказать Вам содействие… буду настаивать, чтобы с Вами снеслись немедленно, а в случае, если Вашу работу считают в России не нужной, чтобы Вам немедленно дали знать об этом».[198].

Вероятно, и эта просьба осталась без ответа. Если по приезде в Москву Мартенс встретился с Чичерины (скорее всего, да, с учетом веса и статуса нью-йоркского представителя) и сказал наркому несколько добрых слов о Симонове, то они должного эффекта не возымели.

Итак, Мартенс уехал, переписка с ним прекратилась. Симонов расстроен, но не складывает руки. 16 апреля 1921 года он вновь пишет Чичерину и акцентирует внимание на том вкладе, который специалисты из Австралии могли бы внести в развитие народного хозяйства РСФСР. Многие квалифицированные рабочие в связи с безработицей в стране интересовались такой возможностью. К письму приложил вырезку из газеты «Сан» за 14 апреля, в которой говорилось о стремлении рабочих-механиков отправиться на заработки в Советскую Россию[199].

Поражает упорство человека, который взывал к здравому смыслу и практической сметке руководства НКИД, хотя давно должен был понять, что Австралия это руководство мало интересует, а сам он вызывает в Москве недоверие. Но упрямец все же на что-то надеялся. Или просто делал то, к чему его обязывал профессиональный долг.

Выезд задерживается

Одновременно с работой по созданию КПА, пропагандой достижений советской власти и попытками завязать торговлю между Австралией и Россией Симонов возобновил свои усилия по репатриации эмигрантов.

Отметим важную деталь. Он начал действовать в этом направлении, не имея на то соответствующего указания центра. Для любого загранпредставительства (не обязательно российского или советского) подобное недопустимо. Симонова извиняло лишь то, что у него не было возможности поддерживать регулярные контакты с НКИД, а проблему репатриации он считал чрезвычайно насущной и давно назревшей. Ему в голову не могло прийти, что в Москве могут не захотят принять соотечественников, жаждавшихся строить социализм и поддержать Страну Советов.

В изменившихся международных условиях отправка эмигрантов на родину становилась все более реальной. 16 января 1920 года Верховный совет Антанты отменил экономическую блокаду РСФСР, во многом под давлением британского премьер-министра Дж. Ллойд-Джорджа. 12 февраля Лондон заключил соглашение с Москвой об обмене военнопленными. Оно было подписано в Копенгагене М. М. Литвиновым и эмиссаром британского правительства Дж. О’Грейди.

Симонов тут же запросил местные власти – нельзя ли это соглашение применить к русским, проживавшим в Австралии, а также послал аналогичный запрос британскому правительству[200]. В письме У. М. Хьюзу от 17 июля 1920 года он писал: «…Хотел бы обратить Ваше внимание на соглашение между Правительством Его Величества и Правительством Советской России, подписанное в Копенгагене 12 февраля 1920 года об обмене военнопленными, статья 2 которого гласила: „Британское правительство репатриирует всех русских подданных, находящихся в Британской империи или на любой территории, находящейся под непосредственным управлением британских властей, вне зависимости от того, находятся они на свободе, в тюремном заключении или являются интернированными, за исключением отбывающих срок за серьезные преступления, которые желают вернуться в Россию и которые могут подтвердить свою национальность в удовлетворительной форме для Советского правительства“. А статья 3 гласила: „Британское правительство берет на себя обеспечение транспортной перевозки тех лиц, которые будут репатриированы в соответствии со статьями 1, 2 и 3 данного соглашения“»[201].