Книга Русская революция в Австралии и "сети шпионажа" - Юрий Артемов

Поскольку австралийцы явно не хотели брать на себя какие-либо обязательства в рамках соглашения 12 февраля, Симонов запросил Москву относительно сферы действия этого документа. Сделал это через Ф. Стрёма. В письме от 22 июля 1920 года просил направить ему «официальное разъяснение соглашения О’Грейди-Литвинова»[202].

От австралийских властей Симонов ожидал информации относительно тех шагов, которые они готовы были бы предпринять для репатриации русских[203]. Желающих уехать, по его подсчетам, оставалось около 4 тыс. человек, включая женщин и детей. Эту цифру он назвал в письме министру внутренних дел от 15 ноября 1920 года[204].

Конечно, не все эмигранты нацелились на репатриацию. Были те, кто успел врасти корнями в австралийскую жизнь, а кого-то отпугивали известия о темных сторонах большевистского рая. Их черпали из рассказов очевидцев, посетивших Советскую Россию. Они пришли в ужас от увиденного и сумели вырваться назад, в ставший для них привычным мир демократического государства.

С Симоновым переписывался один из эмигрантов – С. Калинин. Мы не знаем ни его имени, ни отчества, ни профессии. Но, видно, человек был думающий, не равнодушный к судьбе своей родины. Калинин был социалистом, Октябрьскую революцию не принял, в большевизме разочаровался и не скрывал, что расходится с Симоновым во взглядах. Внимательно читал его статьи и брошюры и критически высказывался в отношении того, что там говорилось. Вот, что он написал 18 февраля 1920 года:

«В ответ на Ваше письмо от 20 сентября я был бы весьма рад, если бы все то, что пишут о России рабочие газеты вообще и Ваша “Soviet Russia”, в частности, оказалось голой, неприкрытой правдой. Если же у меня и имеются сомнения относительно благополучия „Советской России“ и в ее универсальном прогрессе, то эти мои сомнения основаны на сообщениях людей, побывавших в Большевии и вернувшихся обратно в Австралию. Эти отзывы далеко не в копилку большевиков. Тех, например, как т. Задорский, которому я верю, зная его по Стамбулу. Он сообщает мне такие факты, которые ясно доказывают неосознанность массами идеи большевизма»[205].

Задорский, на которого ссылался Калинин, вернулся на пятый континент в 1918 году. Он придерживался либеральных взглядов и предавал гласности эксцессы красного террора[206].

Приведем еще несколько отрывков из писем С. Калинина:

«Масса пошла за Лениным и Ко потому, что слишком уж прост и первобытен большевистский лозунг „Экспроприация и долой войну!“

…Так и ухватились за этот лозунг и создали почву для зарождения большевизма, который и был санкционирован в Брест-Литовске представителями германского империализма.

…Учредительное собрание указом Ленина было упразднено… На 99 % безграмотные полудикие люди забрали в свои руки внутреннюю и внешнюю политику огромного государства. Не печально ли это?

…В крови задыхается Россия, а Красин едет в Лондон торговать царскими бриллиантами!

…В крови Украина, а в Москве воздвигают эшафот для казни бастующих рабочих! Где же мир, где же братство, возвещенное Лениным?

…В Смольном институте куличи и пироги с мясом, а беднякам «паек», да и то не каждый день.

….В Брисбен вернулась жена Боярского, не могла вынести зверств, творимых большевиками. Перенесла колчаковский режим, но не перенесла Советы! Она рассказывала такие ужасы! Жить невозможно!»[207].

С. Калинин и близкие ему по взглядам эмигранты были не единственным, кто говорил о жестокостях советского режима. Об этом свидетельствовали и австралийцы, побывавшие в России. Среди них был капитан Ричард Тэрнер, участвовавший в британской миссии в Сибири при правительстве Колчака. В мельбурнской газете «Геральд» он поделился своим впечатлениями. Наряду со всякими нелепицами и домыслами (красные – это евреи, которые ведут «религиозную войну», мстят за унижения прошлого, в Красной армии все офицеры – немцы и воюют на стороне большевиков немецкие наемники и т. д.), отмечались реальные особенности действий советской власти. «Тех, кого подозревали в оппозиции к большевистскому режиму, ежедневно уничтожали и подвергали пыткам, нередко с изуверской жестокостью». Особенно, по словам Тэрнера, в казнях и пытках преуспели китайцы, которых немало служило в рядах Красной армии. Австралийский капитан выражал уверенность, что «если австралийцы хотя бы на 50 % поймут, что происходит в России, то они пойдут добровольцами сражаться против большевиков»[208].

Нужно ли говорить, что Симонов обелял и оправдывал советскую власть. Утверждал, что большевикам приписывались зверства белых, а если красные и грешили, то это ничто по сравнению с тем, что творили белые. Их зверства, дескать, были более жестокими и масштабными. И вообще, всему виной «миллионеры и их наймиты»[209].

Сегодня хорошо известно, что в Гражданскую войну преступления против человечности совершали и красные, и белые, но последние в этом плане все же уступали своему противнику. И не было достаточных оснований для того, чтобы приписывать союзникам по Антанте «уничтожение более, чем половины населения Восточной Сибири», как это делал Симонов[210]. Кого имел в виду консул? Очевидно, японцев и американцев, которые без снисхождения расправлялись с большевиками их сторонниками. В то же время Симонов явно преувеличивал последствия иностранной интервенции.

Он искренне верил в то, что говорил и писал, в тот образ Советской России, который создавал и пропагандировал. По его словам, там не было «ни одного человека, у которого не было бы права на работу или на имущество». Если в других странах «стачки не могли подавить даже с помощью пулеметов, то в России вот уже два года не было ни единой забастовки…». Вот поэтому, заключал Симонов, «каждому русскому в Австралии не терпится добраться туда так скоро, как только это возможно». И добавлял: «Я в их числе»[211].

Не исключено, что позднее, приехав в Советскую Россию, он понял, что в царстве социализма далеко не все так мило и гладко. И стачки там были, и подавляли их силой оружия, и рабочих и крестьян не жалели. И прекраснодушный романтик был обескуражен. Но это было потом. А пока он и слышать не хотел о чем-то порочащем социалистическую действительность на одной шестой части суши и убеждал себя и других, что стремиться туда – естественное желание для каждого эмигранта. Удовлетворить это желание Симонов считал для себя делом чести.