Книга Последний из миннезингеров - Александр Киров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В какой-то момент и я перестал слышать их крики и возню, и для меня они гармонически сплелись с движением и перестуками окружающего плацкартного мира…
3
– Де-во-чка!
От этого крика я проснулся. Но что изменилось в нем? Почему я услышал его? Откуда взялось столько горя и неизбывной тоски в голосе ребенка?
– Де-во-чка! – выкрикнул малыш еще раз и зарыдал.
Я быстро понял, что произошло.
Детей уложили поспать. Пока малыш безмятежно дремал и видел во сне ее – де-во-чку! – та самая девочка вместе со своей мамой приехала домой – и сошла с поезда, не простившись со своим поклонником.
Что поделать? Девочки взрослеют быстрее, чем мальчики, и, как правило, не столь болезненно воспринимают острые углы жизни. Оно и понятно. Им выживать – для того, чтобы родить пару-тройку таких вот…
– Де-во-чка! – всхлипывал малыш.
Родители, как могли, успокаивали его, совали игрушки, которые мальчик с отвращением отпихивал от себя, гладили по светленькой головке, шептали ласковые слова. Но он был безутешен…
В течение часа. А потом вернулся к жизни. Начал смеяться. Звонко. Рассыпчато. И бегать по вагону с игрушечным пистолетиком.
4
Я выходил на станции Няндома. В моем краю много мест и местечек с затемненными названиями, пришедшими из финно-угорских, а то и более древних, архетипических, как сказали бы ученые, языков.
Тихонько пробирался со своей большой неудобной сумкой по проходу темного вагона, стараясь не задеть головой и багажом свисающие с верхних и нижних полок ноги моих попутчиков.
А проводник – тот довольно бесцеремонно громыхнул сначала одной дверью вагона, потом другой. С грохотом обрушил к поверхности перрона металлическую подножку.
За спиной у меня кто-то охнул и заворочался во сне, забормотал спросонья. Но последним, что слышал я, выходя из вагона, был слабый крик, раздавшийся почти с того самого места, на котором раньше ехал я. Крик-воспоминание о не свершившемся и уже забытом. Крик из сердца. Из сокровенной глубины не повзрослевшей и не огрубевшей, не заплывшей жиром, не покрывшейся копотью или просто грязью мужской души.
– Де-во-чка-а-а-а.
Я встретил свою первую любовь, когда поступил в универ, первого сентября, на лекции по Древнему Египту. Она сидела через две парты наискосок от меня и старательно записывала что-то в свою большую клетчатую тетрадь. У меня долго не хватало духу не то что признаться ей в своем чувстве, но даже заговорить с нею. Поскольку учился я блестяще и часто высовывался на семинарах, она заметила меня и как-то раз обратилась за помощью… Она! За помощью! Ко мне! Потом я провожал ее по осенним улицам к зданию студенческого общежития. Мы долго стояли в вестибюле. Она смеялась. Когда я, набравшись смелости, безо всякого приглашения пришел к ней в гости, она познакомила меня со своим другом, и сердце мое болезненно сжалось. Однако она как-то незримо и без слов дала мне понять, чтобы я набрался терпения. И действительно. Через два месяца они расстались, и почти сразу мы стали встречаться с нею. Следующие пять лет были самыми счастливыми в моей жизни, и я не хочу особенно распространяться о них… Скажу лишь, что мы поженились. Нам выделили комнату для семейных. Темными зимними и осенними вечерами мы читали классику – каждый у своей настольной лампы. А весной, в мае, когда сходил снег, она сидела в своем милом халатике на подоконнике – вся в закате – и пересказывала мне параграф из учебника Реформатского. Мы закончили филфак с красными дипломами. Она нашла очень хорошую работу. На телевидении! С перспективой!!! Я, естественно, рядом… С телевидением. То есть по другую сторону экрана. Она забеременела. Но с ребенком мы решили обождать… Карьеpa… Понимаете?.. Неприятно, однако многие через это проходят – и ничего. А она умерла.
Перебивался я пару лет. Света белого не видел. Хватал мороку и водку. Потом ничего, очухался. Гляжу – работаю в сельской школе. И кругом люди. Присмотрел себе одну вдовушку лет под сорок. Чувств там особенных не было… Так… Сожительство. Но расписались. Своих детей у нее двое – куда еще с нашей зарплатой? Жили… Стал я к ним потихонечку сердцем присыхать. Она баба хорошая. Все для меня – обстирывала, кормила всякими вкусностями… Что еще надо? Любовь? А может, это и была любовь? Я не знаю, а вы? Последнее время она мне все что-то сказать хотела, но тут мать у меня померла. Поехал на похороны. А беда за бедой. Под нами старик жил… Нехороший человек, в общем. Водил к себе всяких… Заснул, видать, кто с сигаретой… Дом деревянный, старый. Сухая гниль. Сгорели мои – все трое. Только я думаю, что их уже четверо было. Вернулся, головешки пнул – и снова уехал: в мороку и водку.
Нашлись люди. Помогли, подлечили. Оклемался. Смотрю – работаю сторожем в одной конторе. Нормально. На кусок хлеба хватает, а больше мне – куда? И не надо совсем. Жил-жил… И екнулся. В общаге рабочей через коридор девчонка-малолетка горе горевала. Сирота. Она учебу из последних сил тянула – в техникуме связи. Ну, стала ко мне захаживать. Я ведь мужик незлой. Не верите? И копейка водится. Снюхались мы с ней. Стал помогать. Жить ко мне переехала. В одну койку, значит. Ну, техникум этот кое-некое допетала. Устроилась. Деньги получать стала. Зажили. Тут чего-то она странная какая-то сделалась… А я к тому времени уже понял. Любовь – это смерть. Понимаете? А смерть – это не старуха с косой, а деваха с косой, которая является раз в пять лет, тебя… очаровывает, душу из тебя выматывает, а потом умирает. А ты живи один и подыхай заживо! Не стал в этот раз ждать, когда сам растаю, а она меня и шмякнет. Лучше уж, думаю, я ее… Выпил для храбрости… Да соседи чего-то уже учуяли, видать…
Но это вы уже знаете, гражданин следователь.
Сразу хочу сказать, что Петька, несмотря на связку «был», в конце концов останется живой.
Петька был отчаянным сорванцом.
Он дрых до полудня, не делал уроки и все время оставался на второй год, хотя, по моим подсчетам, не должен был еще даже ходить в школу.
У него было очень много знакомых. Для них Петька был непререкаемым авторитетом. Он все время говорил им, как нужно правильно делать то-то, то-то и то-то. И даже взрослым этот леноватый вундеркинд давал советы. Самое интересное, что Петька каждый раз оказывался прав.
У него были замечательные глазки с хитринкой. Причем хитринка эта светила чистым изумрудом в тех случаях, когда Петька снимал очки (забыл сказать, что он был близорук).
Петька обожал кинематограф. Более всего, любил комедии. Он мог смотреть их сутками напролет, забывая обо всем на свете. А его кармашки были полны фантиками.
С ним самим постоянно происходили какие-то приключения. То он сражался с монстрами, то со своим другом, котом Сеней, убегал на край света, то убегал на край света без кота Сени – попадал в приемник-распределитель и, слегка смущенный, возвращался домой, к родителям.
