Книга Адриан Моул. Годы прострации - Сью Таунсенд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вчера, когда я сказал Георгине, что меня направили к урологу, она разрыдалась:
— Я смотрела про простату в Интернете. Уверена, с тобой все будет в порядке, Ади. Ты довольно молод и в общем крепок, а если все очень плохо… не сомневаюсь, ты быстро поправишься.
Как мне хотелось заняться любовью с женой прошлой ночью! Но проклятая простата, словно ревнивый любовник, встала между нами. Георгина успокаивала меня, мол, это неважно, но я-то знаю, что важно.
До сих пор я скрывал от родителей свою болезнь, опасаясь истерики матери и равнодушия отца, который целиком поглощен собственным здоровьем. Но сегодня утром зашел к ним, чтобы поставить их в известность, однако они слушали «Арчеров», и я не стал им мешать.
Отвлекал себя от грустных мыслей работой: вытряхивал горшки во дворике за домом, собирал в корзину последние помидоры. Георгина вынесла мне чашку кофе, и мы посидели на слабом осеннем солнышке.
— Надо что-то сделать с этой землей, — сказал я жене.
— Ты прямо как Боб Флауэрдью, — рассмеялась она. — Только не в телевизоре, а у меня под боком.
Но я загорелся, вынес из дома бумагу, карандаш и сделал приблизительный набросок идеального сада, каким я его вижу. Изменил русло ручья и соорудил в центре сада водный каскад. Посадил аллею лошадиных каштанов (чтобы играть в каштанчики, пояснил я жене). Построил вращающийся летний домик и беседку, увитую на старомодный лад сладко пахнущими розами и жимолостью. Во двор вышла Грейси в форме футбольной команды «Лестер-Сити». И, пока она с наслаждением била мячом в стену, я чувствовал себя счастливым и довольным своей жизнью.
После обеда сказал родителям, что мне назначили консультацию у уролога.
Мать захныкала:
— Только этого еще недоставало, словно мало мне забот.
— По крайней мере, ты не прикован к инвалидному креслу, сынок, — сказал отец.
За день ничего особенного не случилось. Со страхом жду среды.
В химчистке, куда я пришел забрать костюм, приемщица привлекла ко мне внимание всей очереди:
— Вы сломали одну из наших машин, оставив в кармане пиджака пакетик с фруктовыми ирисками.
Я указал ей, что проверять карманы, прежде чем засунуть одежду в машину, является обязанностью работников химчистки. Приемщица встала на дыбы:
— На квитанции черным по белому написано, что вынимать посторонние предметы, которые могут нанести вред машинам, является обязанностью клиента. Но вы, конечно, этого не читали. А нам пришлось вызывать инженера из Германии, чтобы он произвел ремонт.
Если бы она закупала британские машины, заметил я, ей не пришлось бы тратиться на оплату проезда инженера.
Немецкие машины, возразила приемщица, дешевле британских и выглядят как картинка.
— Я не виноват в гибели британской промышленности, — сказал я и попросил выдать мне костюм.
— С превеликим удовольствием. Забирайте свое добро, и чтобы я его больше не видела. — Она сняла с вешалки мой костюм: и пиджак, и брюки были усеяны разноцветными пятнами, они просматривались даже сквозь пластиковую упаковку.
Наш разгоряченный спор прервал хамоватого вида мужчина из очереди. Стукнув ладонью по прилавку, он заорал:
— Отдайте мне костюм! Через полчаса я должен быть в суде.
Посуетившись вокруг этого хама, приемщица выдала мне на прощанье:
— В нашей химчистке больше не появляйтесь, впредь мы вас обслуживать не будем.
Как это типично для моего образа жизни: других прекращают обслуживать в пабах и винных барах, а меня в химчистке.
Вопреки моим ожиданиям, мистер Томлисон-Берк вовсе не походил на аристократа, больше напоминая завсегдатая картинга, который обожает врезаться в чужие электромобили. У него была смуглая кожа и руки, как у каменщика. Оставалось лишь надеяться, что он не станет делать мне ректальное обследование, — вряд ли, думал я, найдутся одноразовые перчатки, в которые можно втиснуть его толстые пальцы-сардельки. Однако доктор оказался очень любезным и деловитым. Ректальное обследование не причинило боли (наверное, он пользовался мизинцем — точно не скажу, я ведь лежал к нему спиной).
— Судя по анализам, — сказал он, — у вас повышенная доброкачественная гиперплазия предстательной железы, что указывает на существование проблемы.
— Проблемы, — повторил я.
— Да.
Я смотрел на его волосы, черные, густые, волнистые. Слово «рак» висело в воздухе, но никто из нас его не произнес.
— Ректальное обследование показывает, что ваша простата сильно увеличена, — продолжил доктор. — Полагаю, было бы разумно начать лечение как можно скорее. Я направлю вас к моему коллеге мистеру Рафферти.
В чем специализируется мистер Рафферти, поинтересовался я.
— Он онколог, — пояснил Томлисон-Берк.
— Онкология — это эвфемизм рака? — спросил я, хотя и не очень хотел услышать ответ.
— Онкология изучает и лечит опухоли.
— Значит, у меня опухоль?
— У вас определенно опухоль, — медленно кивнул врач. — Но мы пока не знаем, насколько она разрослась. Будем надеяться, что мы захватим ее вовремя.
В этот момент я пожалел, что не позволил никому сопровождать меня к врачу. Георгина, моя мать, мистер Карлтон-Хейес — все предлагали пойти со мной. Даже отец промямлил, что поехал бы со мной, если бы удалось вызвать такси, в которое можно втиснуть его кресло-каталку. И теперь я жалел, что за дверьми кабинета никто из них меня не ждет.
От врача я отправился в магазин, и у меня было такое чувство, будто это не я, а мой призрак шагает по тротуару. На мне было мое белье, носки, ботинки и костюм (пусть не самый парадный, но приличный), а внутри зияла пустота. Я обещал позвонить жене, как только выйду из больницы, но я не мог говорить, во рту пересохло, а нужные слова не находились. Поэтому мистер Карлтон-Хейес стал первым человеком, кому я рассказал о диагнозе.
Он заварил чаю, насыпал в мою чашку две ложки сахара и усадил меня за стол в подсобке. А потом поведал, как, будучи молодым человеком, серьезно заболел — у него обнаружили опухоль мозга.
— К счастью, в тот период я находился в Швейцарии, готовился к восхождению на Маттерхорн. Врачи опасались, что я утрачу умственные способности в какой-то мере.
— Но ведь этого не случилось, правда? — воскликнул я. — Умнее человека я в жизни не видывал.
