Книга Аккордеоновые крылья - Улья Нова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6
Марина уже превратилась в прозрачность. Она почти на краю, за секунду до провала в мраморную безбрежность обморока. Сейчас Марина – лишь пристальный взгляд, устремленный в лицо вестника. Ее губы сжаты. Она готова вынести вышибающий дух лик ангела обморока, леденящий вселенским безразличием, устрашающий неучастьем – без глаз, без носа, без бровей, без губ, без дыхания. Только надменность. Только приказ следовать за ним. Луна играет в уцелевших стеклах бараков. В ненадежном, трепещущем свете Марина неожиданно различает неровную черную челку, прямой нос с горбинкой, шрам на щеке, а еще – настороженный взор, тоже внимательно и пугливо изучающий ее в темноте.
Игорек разглядывает лицо, вырвавшееся ему навстречу из ночи. Нет, это не одинокая тень Черного города, ищущая, к кому бы пристать, от кого бы наполниться жизнью. Это не его смерть, кротко тянущая за собой по морщинистому асфальту дребезжащую на выбоинах телегу костей и черепов. Это не мать Валентина, молодая, румяная, пышущая жаром, томно возвращающаяся домой после гулянки. Игорек различает незнакомое лицо, слипшиеся пряди волос, хилое тельце, затянутое в кружево, под которым, кажется, ничего нет. Он тут же принимается ворчливо рыться в карманах. Он вылавливает горсть звякающих безделиц и внимательно разглядывает, лишь бы ничего не говорить, лишь бы ненадолго спрятать глаза. Посреди его широченной ладони – крышка от пивной бутылки, маленькая отвертка, монетка, несколько тыквенных семечек в шелухе.
Искоса изучая громадного насупленного незнакомца, от которого струится опасность, Марина ненароком замечает на середине его ладони подтаявшую карамельку. Она тут же выбрасывает дрожащую руку, чтобы выхватить, чтобы вырвать. Она уже знает, что постарается заслужить свою последнюю надежду любой ценой, сделает все, чего он только ни пожелает, даже если это будет мерзостно, грязно. Марину колотит мелкая дрожь, окончательное бессилие. Ее руки, колени, ее хрупкое тельце, затянутое в тесное бордовое кружево, дрожат и трепещут, теряя остатки тепла.
Игорек сразу улавливает вороватое движение девушки, чувствует ее смятение, на всякий случай прячет горсть безделиц обратно в карман. Он чиркает спичкой, привычно оберегая огонек ладонью от ветра. Подносит мечущееся пламя к Марининому лицу, внимательно заглядывает ей в глаза, читая все, что плавает там на поверхности и спрятано поглубже, проникая во все Маринины тайны, до самого дна. А еще он изо всех сил, почти панически пытается вспомнить, кто она такая, когда и где он мог видеть ее раньше. Или это всегда тлело внутри томящим предчувствием, всегда болело в костях и в жилах нехваткой в его жизни девочки с медовыми волосами, у которой пышные зеленые оборки на юбке и звонкие веселые прыгалки.
Несмотря на порывистый ветер, на редкий лай, на гудок удаляющегося поезда, на скрипы форточек, деревянных ступеней и дверей, даже здесь можно уловить, как сквозь ночь трубы заброшенного военного завода поют тихие призывные песни, не умолкая ни на миг: «Дети-дети, идите скорее сюда! Идите к нам! Со стороны школьного сада отодвинута бетонная плита ограды, вы сможете проскользнуть. Не трусьте! Здесь в перегонном отсеке, возле цистерн, можно набрать почерневших подшипников. Вы найдете оловянные колпачки, похожие на пульки огромного духового ружья. Вы найдете дробинки размером с крупную ягоду черной смородины. И гибкую медную проволоку, которую можно накручивать на спицы велосипеда, чтобы было красиво».
Кажется, именно на этот ласковый призыв Игорек ведет Марину по темным проулкам и улочкам Черного города. Сначала он держит ее бережно, под локоток, помогая обходить попадающиеся на пути лужи, выбоины асфальта, канавы, булыжники, горы мусора. Потом, угадав ее безвольную и податливую прозрачность, он медленно и нежно обнимает Марину за талию. Как бы нечаянно его теплая ладонь соскальзывает к бедру, а потом продвигается выше, к груди, ощущая шершавое кружево платья, узнавая мелкую дрожь бескровного тела, безошибочно угадывая ее испуг, ее оглушенное отчаянье и бескровное ожидание, что же будет дальше.
7
Марина чувствует себя маленькой, ломкой, совсем бессильной. Изредка спотыкаясь, нечаянно сталкивается с каменным бедром незнакомца. Уже почти не смущаясь, старается не смотреть в его сторону, шагает из последних сил туда, куда он ведет ее. Она тоже молчит, не решаясь нарушить настоявшееся, на удивление ровное молчание. И про себя гадает, что же будет дальше. Ей кажется, что он обязательно заставит ее раздеться. Настойчиво и тихо. Потребует так, что Марина тут же начнет снимать с себя бордовое кружево. Медленно и покорно, при ярком свете настольной лампы. А он развалится в низком уютном кресле, в полутемном углу, и будет дымить горьковатой папироской. Весь превратится в пристальный и суровый взгляд. Потом наверняка потребует снять ботинки. Голая, с проступающими на боках ребрами, Марина опустится перед ним на корточки. Склонится, на ее спине будут отчетливой лесенкой прорисовываться отростки позвонков. И стянет с него огромные грубые ботинки, один за другим, облепленные жирной грязью и травинками, будто гусеницы трактора, проехавшего по болотистой местности поздней осенью. Она снимет с него ботинки, как всегда снимала ботинки отцу, вернувшемуся домой под утро, пьяному, пропахшему падалью и гнилью, мямлящему грубости о своей загубленной жизни.
Между тем они медленно движутся между гаражами. Почти на ощупь пробираются среди железнодорожных контейнеров и шатких покосившихся будок. Стараясь отвлечься от предчувствий, Марина думает, что иногда двое людей сходятся близко-близко, а на самом деле между ними нескончаемый многоэтажный лабиринт коридоров, пожарных лестниц, заколоченных лифтов, тупиков. И попробуй найди. Приблизься на расстояние вытянутой руки хоть раз в жизни.
Они пересекают пустырь, мерцающий волчьими очами луж, заваленный ящиками, канистрами, арматурой. Они проходят двор, освещенный мутным фонарем, вокруг лампы которого вьются обезумевшие пяденицы, трепыхаются зачарованные светом мухи и мотыльки. Марине хочется выть о кратковременной остановке, хотя бы о минутной передышке, но она по-прежнему не решается взглянуть в сторону незнакомца, боится его слов, его взгляда, угадывая в порывистом дыхании звериную грубость и необузданную силу.
Они пробираются по темному саду, почти по