Книга Дело Эйр - Джаспер Ффорде

руку, затем рискнула начать запомнившуюся басовую партию дуэта. Посмотрела было на бармена, чтобы заказать еще выпивки, но он протирал стаканы. Когда я в третий раз сыграла вступление к кульминации дуэта, кто-то коснулся клавиш и точно вовремя взял первую ноту первой партии. Я закрыла глаза. В первое же мгновение я поняла, кто это, можно было не проверять. Я чувствовала запах крема после бритья, видела шрам на левой кисти. По затылку прошла дрожь, по телу прокатилась волна жара, и я невольно подвинулась влево, чтобы дать место партнеру. Чужие пальцы бегали по клавишам слаженно с моими, мы играли почти безупречно. Бармен посматривал на нас одобрительно, и даже коммерсанты перестали разговаривать и заинтересовались, кто это там играет. По мере того, как возвращались воспоминания, мои руки играли все увереннее и быстрее. Мой партнер, которого я не хотела замечать, поддерживал темп, не отставая от меня.

Мы играли так минут десять, но я не могла заставить себя посмотреть направо. Я знала, что если сделаю это, то против воли начну улыбаться. Я хотела, чтобы он понял, что мне на него плевать. Вот тогда пусть делает со своим обаянием что хочет. Когда пьеска кончилась, я продолжала сидеть, не поворачивая головы. Мужчина, пристроившийся рядом, не шелохнулся.

– Привет, Лондэн, – сказала я наконец.

– Привет, Четверг.

Я рассеянно взяла пару нот, но так и не посмотрела на него.

– Давно не виделись, – сказала я.

– Несколько капель воды утекло-таки, – ответил он. – Лет десять.

Голос его не изменился. Тепло и чувственность, так хорошо знакомые мне, остались прежними. Я все-таки посмотрела на него, поймала встречный взгляд и быстро отвела глаза, ставшие подозрительно влажными. В смятении я нервно потерла нос.

Он немного поседел, но носил прежнюю прическу. Вокруг глаз легли мелкие морщинки – возможно, они объяснялись богатством переживаний, а не старостью. Когда я уехала, ему было тридцать, а мне двадцать шесть. Интересно, а я выгляжу не хуже? Или я уже слишком стара, чтобы дергаться из-за внешности? В конце концов, Антона не вернешь. Мне вдруг захотелось сказать: «Может, попробуем снова?» – но, как только я раскрыла рот, слова застыли у меня в горле. Резко нажатое ре продолжало звучать, и Лондэн все смотрел и смотрел на меня, глаза его заморозило на середине моргания. Папа не мог выбрать времени хуже.

– Привет, Душистый Горошек! – сказал он, выходя из теней. – Я ничему не помешал?

– Самым недвусмысленным образом – помешал.

– Тогда я ненадолго. Что об этом скажешь?

Он протянул мне желтую кривую штуку размером с большую морковку.

– Это еще что? – осторожно принюхалась я.

– Плод нового растения, выращенного из клеток соскоба семьдесят лет вперед. Смотри…

Он очистил шкурку и дал мне его попробовать.

– Неплохо, а? Их можно собирать незрелыми, перевозить на тысячи миль, если надо, и держать свежими в герметической биоразложимой упаковке. Питательный и вкусный. Выведен блестящим инженером по имени Анна Баннон. Мы, правда, уже сломали голову, придумывая, как его назвать. Не подскажешь?

– Уверена, что ты справишься. А что тебе от него надо?

– Думаю показать его кому-нибудь лет этак за десять тысяч до сегодня и посмотреть, как он пойдет – пища для человечества, и все такое. Ладно, время никого не ждет, как мы говорим. Оставляю тебя с Лондэном.

Мир замерцал и двинулся снова. Лондэн наконец нормально открыл глаза.

– Банан, – сказала я, внезапно осознав, что именно показал мне папочка.

– Извини?

– Банан. Они назовут его по фамилии разработчика.

– Четверг, ты что-то говоришь, а я ничего не понимаю, – с растерянной улыбкой пожаловался Лондэн.

– Тут только что был мой папа.

– А-а. Он по-прежнему вне времени?

– По-прежнему. Слушай, извини за прошлое.

– И ты меня, – ответил Лондэн и замолчал.

Мне хотелось прикоснуться к его лицу, но вместо этого я ляпнула:

– Мне тебя не хватало.

Не надо было этого говорить, и я мысленно обругала себя. Слишком сильно, слишком скоро. Лондэн занервничал:

– Значит, при отъезде надо было захватить с собой. Мне тоже тебя недоставало. Первый год был самым тяжелым.

Он ненадолго замолчал. Сыграл несколько нот, затем продолжил:

– У меня своя жизнь, и она мне нравится. Иногда мне кажется, что Четверг Нонетот – персонаж одной из моих книг, придуманная мной женщина, которую я хотел бы любить. Теперь… что поделать, я пережил это.

Это было совершенно не то, что я надеялась услышать, но после всего случившегося я не вправе была винить его.

– И все-таки ты пришел меня повидать.

Лондэн улыбнулся.

– Ты в моем городе, Чет. Когда в твой город приезжает друг, ты обязательно встречаешься с ним. Разве не так?

– И ты всегда покупаешь им цветы? Полковник Фелпс тоже удостоился роз?

– Нет, он получил лилии. Старые привычки умирают долго.

– Вижу. Тебе это пошло на пользу.

– Спасибо, – ответил он. – Ты ни разу не ответила на мои письма.

– Я их даже не читала.

– Ты замужем?

– По-моему, это не твое дело.

– Значит, нет.

Разговор принял неприятный оборот. Пора было свертывать тему.

– Знаешь, Лондэн, я устала как собака. А завтра тяжелый день.

Я встала и пошла прочь. Лондэн, прихрамывая, двинулся следом. Он потерял в Крыму ногу, но неплохо приспособился обходиться без нее. Догнал меня у стойки:

– Поужинаем как-нибудь?

Я обернулась:

– Конечно.

– Во вторник?

– Почему бы и нет?

– Хорошо, – сказал Лондэн, потирая руки. – Соберем нашу роту…

Так, при чем тут рота?

– Подожди. Вторник не подойдет.

– Почему? Три секунды назад он тебя вполне устраивал. Опять твой папа?

– Нет. Просто мне надо разгрести кучу дел. Пиквику надо наладить жилье, а я еще не успела забрать его с аэровокзала. Все эти перелеты заставляют беднягу нервничать. Помнишь, когда мы летали в Мулл, его вырвало на стюарда?

Я поспешно взяла себя в руки: надо же, болтаю как идиотка.

– Только не говори, – сказал Лондэн, – что тебе еще надо вымыть голову.

– Очень смешно.

– Короче, что у тебя за дела в Суиндоне? – спросил Лондэн.

– Я мою посуду в «Смеющемся бургере».

– Самое то для тебя. ТИПА?

– Перевелась в Суиндонское отделение литтективов.

– Насовсем? – спросил он. – То есть я не понял: ты вернулась в Суиндон насовсем?

– Не знаю.

Я коснулась его руки. Мне хотелось обнять его и разреветься, сказать, что я люблю его и буду всегда любить, как любят только восторженные, переполненные чувствами девочки, но время для таких заявлений было неподходящим, неправильным, как сказал бы мой папочка, и я решила перейти в наступление.

– А ты женат?

– Нет.

– И не думал никогда?

– Думал, и не раз.

Мы оба замолчали. Нам надо было так много