Книга Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раскопки последних лет в Киеве показали, что традиционное отнесение начального города к поселению «на горе» не имеет определенных исторических оснований. На горе располагался киевский некрополь Х в. Как уже говорилось, древнейшие городские кварталы обнаружены на Подоле. Насколько анахроничным в таком случае следует считать летописный рассказ о древлянском посольстве к Ольге, которое прибыло по воде к Боричеву спуску, «бе бо тогда вода текущи въздоле горы Киевьския, а на подольи не седяху людье, но на горе» (ПВЛ. С. 27)?
Последующий летописный текст (уже под 980 г.) по киевской топографии проясняет ситуацию: Владимир ставит кумиров «на холму вне двора теремного» (ПВЛ. С. 37). На горе рядом с дружинным некрополем располагался лишь княжеский двор. Вероятно, не случайно и Ярополк должен был укрываться от варягов Владимира не в самом Киеве, а в более укрепленном Родне на крутом мысу в устье Роси (городище Княжья гора). Это позволяет вернуться к дискутируемому в науке значению скандинавского наименования Киева Kænugarðr с формантом garðr, «укрепленный двор», и значению наименования всей Руси — «Гарды»: возможно, это наименование обязано своему появлению не только топографии Новгорода и поселений Поволховья (Джаксон 2001. С. 57–58). Историческую основу обнаруживает и другая традиционная этимология скандинавского наименования Киева: от kæna — «лодка особого вида», Kænugardr — «укрепленный двор, к которому прибывали лодки» (ср.: Томсен 1891. С. 74; Джаксон 2001. С. 58). Это наименование соответствует последним открытиям на Подоле, который регулярно заливался при разливах.
Итак, летописец (или его информанты) отказался от образа Кия как традиционного фольклорного первопоселенца-перевозчика, превратив его в князя, ходившего на Царьград. Зачем ему понадобилось такое превращение?
Летописца принято обвинять в тенденциозности, часто без особых оснований. Как раз в изложении киевской легенды некие основания для подобных претензий имеются, ибо киевским наследникам Рюрика важно было продемонстрировать легитимность своей княжеской власти жителям города, которые еще помнили о своих первых князьях Аскольде и Дире и видели их могилы во время составления летописи. Для этого понадобилась книжная легенда о древнем князе Кие, не оставившем потомков. С чем могло быть связано несуразное сокращение исходного текста в НПЛ и что могло заставить редактора этого текста переиначить судьбу Олега, настаивая на его смерти в Ладоге? Если исходить из самого текста НПЛ, то таким основанием могла быть известная ему и альтернативная киевской легенда о могиле Олега в Ладоге.
Представляется неоправданной реконструкция Начальной летописи, при которой начало истории оказывается оторванным от главных вопросов[67] и тем более от космографического введения. Космографическое введение и главные вопросы о происхождении Русской земли и первом князе в Киеве читались во вводной части Начального свода. Если опираться на наблюдения Шахматова и Истрина и признавать, что Начальный свод использовал компилятивный Хронограф по великому изложению, но не Хронику Амартола (Творогов 1976), то это введение должно было включать сюжеты разделения земли тремя сыновьями Ноя по жребию, строительства Вавилонский башни (из «Малого Бытия»), расселение славян среди 72 языков и потомков Иафета, рассказ о котором завершался упоминанием полян и расхожей библейской фразой «и живяху кождо с своим родом и на своих местех». Далее следовала полная киевская легенда (включая мотив Кия-перевозчика, отраженный во введении к НПЛ) и, наконец, сюжет о хазарской дани на полянах.
Характерно, что Начальный свод завершается (в шахматовской реконструкции) пространным повествованием о поражении трех русских князей — Святополка киевского, Владимира черниговского и Ростислава переяславского от половцев в 1093 г. (ПВЛ. С. 91–95)[68]. Мотив трех братьев[69] оказывается, таким образом, лейтмотивом первой редакции Начальной летописи — «Повести временных лет».
Главным образцом и источником для построения космографии — картины мира средневековых книжников оставалась Библия с ее преданием о расселении потомков сыновей Ноя и «Таблицей народов» (Бытие Х). Начальная летопись использовала основанные на той же традиции греческие хронографы: Хронику Малалы (в древнерусском переводе — в составе так называемого Хронографа по Великому изложению, согласно А. А. Шахматову) и Хронику Георгия Амартола. Но ни в Библии, ни в «Таблице народов» греческого хронографа не было упоминаний ни славян, ни руси. Здесь-то и понадобились приведенные ранее построения: используя Хронику Амартола, где перечисляются полунощные и западные страны в «Афетовом колене», летописец помещает словен вслед за упоминанием Иллирика — ведь в этой римской провинции учил Павел, эту область, по приведенным свидетельствам латинских авторов, «захватили у ромеев» славяне еще в VII в. В соседней провинции Паннонии, напоминает далее Нестор, епископом был уже другой апостол — Андроник, а его «наместником» на паннонской кафедре стал первоучитель славян Мефодий.
При описании славянского расселения после вавилонского столпотворения летописец отождествляет славян с жителями соседней с Иллириком и Паннонией римской провинции — Норика: «нарци, еже суть словени». Норик расположен к северо-западу от Паннонии в предальпийской области, там, где на крайнем пределе славянского расселения в Каринтии жили летописные хорутане (ныне — словенцы). Легенды о расселении славян и происхождении у них христианства стали известны Нестору благодаря кирилло-мефодиевской традиции («Сказание о преложении книг на словенский язык» — см. в главе VI), определявшей место славян во всемирной истории и всемирной империи — Риме.
