Книга Дни поздней осени - Константин Сергиенко

— И пихнула вас под пистолет убийцы, — пробормотал Томас Глан.

— Я протестую! — Джей Гетсби вскочил с пылающим лицом. — Дези чиста!

— Даже если это ошибка, факт измены очевиден. Мы не можем считать Дези Фэй Единственной. — Алексей что-то черкнул в блокноте. — Теперь я спрошу лейтенанта Томаса Глана. Считает ли он, что на свете существует Единственная, которая не изменяет?

— Вы ждете ответа «нет»? — спросил Томас Глан. — Так я вам отвечу проще — не знаю. По крайней мере еще не нашел. В лесах Нурланна она не встречалась.

— А вы что скажете, господин Блютнер?

Старый музыкант прокашлялся:

— Я... кхе... трудно говорить. Мне бы сыграть, да инструмент расстроен. Нет уж, я помолчу.

— Не понимаю, что здесь происходит, — шепчет мне Джил. — Какая-то Единственная. Может ли быть Единственная, если уж нас с тобой двое?

Прелестная Джил! Мы с ней смеемся и перешептываемся. Внезапно дверь распахнулась, и вошел человек. Лицо его было бледно, глаза блуждали. Он оглядел присутствующих и что-то пробормотал.

— Вы, вероятно, от Пушкина? — спросил Алексей. Человек поморщился.

— Где же он так задержался?

— Метель, — произнес человек.

— Даже на севере я не видал метели в такое время, — сказал Томас Глан.

— Я могу сказать лишь одно, — ожесточенно произнес человек, — метель! Всюду метель.

— Быть может, вы примете участие в нашем разговоре? — спросил Алексей.

Человек усмехнулся криво:

— Участие? В разговорах нет толку.

— Мы ищем Единственную, которая не изменяет, — сказал Алексей.

— Метель... — пробормотал человек. — Снег и ветер...

— Что ж получается? — Алексей обратился к остальным. — К единому мнению мы не пришли.

— А вы-то сами как думаете? — спросил лейтенант Глан. — Есть ли на свете Единственная?

— Действительно, старина, — присоединил свой голос Джей Гетсби.

— Что касается меня, тут нет сомнений, — уверенно ответил Алексей. — Такая особа существует.

— И вы могли бы назвать ее имя?

— Разумеется.

— Мы все внимание.

— Ее имя, — сказал Алексей торжественно, — ее имя...

(Рассказ Маши М. прерывается на самом интересном месте. Продолжение следует...)

Стало темнеть. Август месяц убавил света. И вот уже на небе появились первые признаки звезд. Я сказала:

— Мне нужно идти домой.

— Останься еще немного, — попросил он. — Сегодня мне почти тридцать.

Сердце мое трепетало. Ведь я могу остаться на целую ночь! Нет, невозможно. Да и зачем. И все же не могла сдвинуться с места. Он поглядывал на меня пытливо.

— Спасибо тебе, так долго сегодня со мной. Признайся, тебе это много стоило? Наверное, дома пришлось сочинять?

И я созналась. Рассказала про мнимую поездку к Лизе. Он задумался:

— Сейчас уже полдевятого. Ты обещала вернуться раньше. Не лучше ли позвонить в Москву? На станции есть автомат.

У меня перехватило дыхание. Звонить тете Тусе — значит, остаться на Черной даче. Но как это сделать? На станции всего один автомат. Сейчас и мои отправятся выяснять, что от меня слышно. Эх, была не была! Отчаянная смелость проснулась во мне. Сколько мне жить в своем доме пришпиленной к юбке матери наподобие Настеньки из «Белых ночей»?

Он собрался идти со мной, но я попросила его остаться. Вдруг нас увидят вместе! Мчалась по просеке как угорелая. Стоило нашим выйти из дома, неминуемо столкнулась бы с ними.

Вот автомат. У меня перед глазами пелена, ничего не вижу, не оглядываюсь даже. Бросаю пятнадцать копеек. Деревянным голосом сообщаю тете Тусе, что остаюсь у Лизы.

— Как поздно, деточка! — возмущается она. — С дачи уже звонили.

Звонили! Значит, с минуты на минуту снова придут. Бросаю трубку и мчусь окольным путем обратно. Все обошлось! Я всегда замечала, что в авантюрах мне везет и куда меньше удачи в чем-то серьезном.

И все одна мысль в голове бесновалась. Что же я делаю, что делаю и зачем?

10 августа. Пятница

Продолжаю отчет о том удивительном дне. Впрочем, теперь о ночи.

Она была холодна. И нам пришла в голову мысль затопить печку. Он собрал ворох обрубков, дощечек, и они весело занялись, наполнив комнату желтоватым трепетом. Алексей зажег свечи и принялся рассматривать моего «Леонардо».

— Какую картину ты больше всех любишь?

— «Мадонну Литту».

— Смотри, ты немножко похожа на Джиневру Бенчи. Только волосы у тебя темней.

Печь разгоралась, в комнате стало торжественно. Внезапно схватил меня за руку, по лицу заметались отблески пламени.

— Смотри же, — сказал чуть охрипшим голосом. — Смотри, если оставишь меня.

Через минуту:

— Ты знаешь, какая сегодня ночь? Это наша ночь, знаю, нам недолго с тобою быть. Я знаю. Но это наша ночь. Дай руку. Какая теплая. Когда я волнуюсь, у меня холодные руки. А ты спокойна? Послушай, сейчас я скажу тебе это слово...

Я замерла. Внутри меня все похолодело, наполнилось звездным небом. И он произнес:

— Люблю тебя. Полюбил сразу. Но что же нам делать? Что делать, родная? Мы не можем быть вместе.

— Почему? — пролепетала я.

— Боже мой! Почему... Ты слишком юна. Ты можешь увлечься, но это пройдет. И тогда... и тогда...

Внезапно лицо его исказилось.

— Ведь она тоже любила меня! — Он ударил кулаком по дивану.

Я подошла и коснулась его плеча.

— Что? — Он поднял голову, в глазах его была тоска. — Мы тоже расстанемся, понимаешь? Расстанемся тоже! Все проходит, Маша, и ты покинешь меня...

— Я не покину вас, — пробормотала я. — Я вас люблю.

— Тише, — сказал он. — Этого говорить не надо...

Он держал мои руки, прижимая их к своим щекам...

Потом смотрели на утихающий танец огня. В комнате стало тепло, меня совсем разморило, ведь я выпила много вина.

— Ложись на диван, — сказал он. — Вот плед.

Я свернулась калачиком, а он уселся в кресле с «Леонардо» в руках.

— Вам будет неудобно, — сказала я.

— Хочу смотреть на тебя. Как ты спишь. Я люблю смотреть, как ты спишь.

Потрескивало в печи, отблески замирали на стенах.

— А какая она была? — спросила я робко.

Он не удивился вопросу:

— Что же теперь вспоминать...