Книга Телефон доверия - Олег Раин

— Хомин, Рябов, Кустанаев! Эт-та что еще за цирк?..

Случись такое в другую минуту, и занялись бы нами вполне серьезно — со всем надлежащим занудством и прилежанием. Да только преподы не по нашу душу прискакали. Конечно, сообразили, что кто-то их в учительской подслушивал, вот и ринулись на охоту. Мы-то им были не нужны по большому счету. Поэтому Хому с разбитым носом немедленно отправили в медпункт, Дуста услали на кухню, а меня, вот смех-то, опять отконвоировали в теплицы. Еще и корзину в руки сунули. Вроде как в наказание — урожай к обеду собрать. А мне до лампочки. Главное, парни успели рассосаться. И коммутатор, конечно, уже надежно припрятали.

Овощей я, конечно, нарвал, трудно, что ли. Еще и жука какого-то стряхнул с лохматых листьев. Большущего — в пол-ладони да еще с рогами. Что-то отдаленно похожее на колорадского жука, только раз в сто или двести крупнее. Этакий уральский Голиаф. Мне про таких Тошиба рассказывал. Вроде как до восемнадцати сантиметров вымахивают и до определенных пор считались самыми крупными жуками на планете. В последние полсотни лет многое, конечно, изменилось, хитиновых мутантов армия целая повылазила. Вот и этот троглодит — откуда только взялся? Да еще в теплицах Ковчега!

Жука я вынес под открытое небо, с силой подбросил вверх. Это чудо, кувыркаясь полетело вниз. Я даже испугался, что разобьется, но перед самой землей хлопком распахнулись закрылки и с механическим гулом этот красавец по спирали взмыл к облакам. Щурясь, я смотрел, как он виражами набирает высоту — тяжело, неспешно, однако вполне уверенно.

Нет, ну вот скажите: как такое возможно? Ведь по сути — кирпич с крылышками, а летает, верно? Ученые вон про шмеля гадают — не могут понять, как при таких аэродинамических качествах он летает, а тут и вовсе нечто неописуемое.

И тут же сердце дважды пробило — ну, прямо в гонг. Я снова вспомнил, что и я умею что-то подобное! Да не что-то подобное, а летать! Ешкин кот! Как птицы и те же шмели! Как жук этот голиафоподобный и Карлсон из древних мультов. Ведь не зря мне снились эти елочки-сосеночки подо мной, этот посвист в ушах и стремительные воздушные горки.

Я закрыл глаза и отчетливо ощутил миг невесомости. Всего лишь миг, но меня как волной окатило — будто сыпанули на голову жаркой печной начинкой. Выгребли углей, золы искристой — и сыпанули. Паром ударило в голову, я сам не заметил, как развел руки в стороны, что-то клокотало в животе или мне это только так казалось?

— Кустанаев?..

Точно ступенька подломилась подо мной. Я распахнул глаза и увидел Викасика, глядящую на меня с приоткрытым ртом. А я уже летел вниз — с той же высоты, на которой заканчивались армированные крыши теплиц. Немудрено, что я заорал. Уже не от восторга, — от страха. Ну, и шмякнулся, конечно, аж пятки все отбил. Хорошо хоть сумел упасть и прокатиться всем телом. Старый трюк для любителей падения.

— Как ты? — Вика подскочила ко мне, дрожащими руками ощупала плечи и голову.

— Вроде нормуль, — я судорожно дышал. Болел ободранный локоть, болели пятки и колени.

— Ты… Ты как туда забрался? — Викасик задрала голову и сама, видать, поняла нелепость вопроса. Забираться было не по чему. Теплицы располагались шагах в десяти, здание Ковчега — и того дальше.

Я сел, потер плечо. Рубаха разодрана, на ладони опять красно.

— Вот, снова в больничку, — прошипел я.

— Не надо, это я сама смогу. — Викасик решительно прижала к моей ссадине ладонь. — Сейчас пощиплет, приготовься.

— Не пугай…

После подобного приземления меня и впрямь было сложно чем-то напугать. И все-таки я ойкнул. Кажется, это называют «из огня да в полымя». Ладошки Вики показались мне обжигающе холодными. Ну, прямо заморозила. Я даже услышал, как шипит и застывает корочкой кровь под ее пальцами. И ведь первый раз такое! Когда Скелетон с Гольяном помогали мне освобождаться от чипов, все происходило совсем иначе. А Викасик… То есть, может, я сам себе морочил голову, но как-то она это проделывала аккуратно. Я бы сказал — ласково. Даже грустно стало, что ободрал не полспины, а только плечо и локоть. Уже через две-три минуты с лечением было покончено. И Викасик сияла, довольна была, что все получилось грамотно. Я ее понимал, не со всеми выходило как со мной. Кто-то сопротивлялся, у кого-то болезненно все проходило, а тут пшик — и готово!

Я осторожно приглядывался к ней. Не знаю, но чем-то она меня пугала. Может, тем, что отличалась от прочих девчонок. Недаром она одна бродила с нами. И дружила опять же со Скелетоном. А дружить с таким типом — это я вам скажу!.. То есть нет, парень он нормальный — много чего может, но я вот пробовал представить себя девчонкой — ну, и значит, чтобы со Скелетоном… Не то чтобы целоваться, а вот как-то там симпатизировать, неровно дышать, что ли… Словом, ничего у меня не выходило. То есть выходило, но абсолютно не так, как я ожидал. Я ведь Скелетона уважаю. Дружить не дружу, но нормальную дружескую симпатию, конечно же, испытываю. Но стоило мне представить себя девчонкой, и все враз поменялось. Прямо на сто восемьдесят градусов. Мне даже противно стало, и я как-то по-новому разглядел Скелетона — его долговязую и тощую фигуру, череп его шишковатый с выбритыми иероглифом дорожками, губы бледные, шрам на левой щеке, глаза, редко улыбающиеся. Брр-р-р! А вот Викасик к нему неровно дышала. То есть так думали все в Ковчеге, а я сомневался и не хотел верить. Наверное, потому что сам неровно дышал к Викасику…

— …Все делается очень просто, малыш. Жизнь коротка, и ты можешь простесняться еще десять-двадцать лет. А потом… Потом однажды поймешь, что уже не боишься и не стесняешься, да только время твое уйдет.

— В каком смысле?

— В смысле упущенных возможностей, Жень. Потому что сегодня ты можешь все. Ну или почти все. Завтра — многое, послезавтра кое-что, а послепослезавтра…

— Ничего.

— Не совсем так. Ничего — это полная беспомощность, а мы, поверь, всегда можем что-то изменить, пока живы, пока дышим и двигаемся.

— И что же делать?

— А ты уже ответил на этот вопрос. Надо именно что-нибудь делать. Главное, без резких телодвижений, без грубости. Все остальное — пожалуйста. Подойди к ней, загляни в глаза, заговори. Не можешь заговорить, просто возьми за руку Нежно и осторожно.

— А она не даст мне по морде?

— Вот и проверишь. Или ты раньше по морде не получал?

— Так это от парней.

— Девушки бьют ничуть не больнее. Обиднее — да, но и тут мы всего лишь проверяем себя на прочность. Во всяком случае, ты попытаешься. И вот тогда… Тогда, малыш, может статься, все твои похороненные способности удвоятся и утроятся.

— Вы думаете, я сумею взлететь?

— Я почти не сомневаюсь в этом. Пойми, Жень, у каждого в этом мире своя заветная программа, своя миссия. И выбор весьма прост: сидеть и ждать, когда механизм заржавеет и осыплется трухой, либо сделать шаг, а за ним второй и третий. И я знаю, что вы сделаете эти шаги: и ты, и все твои друзья в Ковчеге…