Книга Телефон доверия - Олег Раин

У меня аж кулаки зачесались. И не только у меня одного. Главное, Хобот-то ничего такого не совершал. Всего-то и пробовал — по-человечески с нами обходиться. А мы, ослы, еще и травили его поначалу, на измор брали. Но Хобот выдержал. И вместо алгебры-логики взялся историю нам рассказывать. Не все, понятно, а выборочно, что, значит, самое интересное и доходчивое. Нам же не даты были нужны, не конкретные имена-фамилии. Вот он и рассказывал главную суть. Как в Канаде золотоносные участки осваивали, с ума сходили от холода, цинги и жадности. Как горные вершины покоряли, на Южный и Северный полюса рвались — кто на лыжах, кто на собачьих упряжках, а кто и на пони. Это сегодня любому айпированному обормоту температура до фонаря. Плюс-минус полсотни градусов — и не почешется, а в те времена тоскливо было мерзнуть. Хобот нам и про войны не стеснялся рассказывать, про римлян с готами, про скандинавов и наполеоновские походы, про финскую войну, про Вторую Мировую. Страшная, в общем, штука! То есть, если честно, без розовых слюней и щенячьих восторгов. А он, похоже, на то и нажимал, чтобы мы суть человеческую понимали — не хвалили только или ругали, а к себе примеряли. Не менее увлекательно было слушать про совсем уж древние времена — про восстания Саймака, Гарибальди, Разина с Пугачевым, Спартака. Он сравнивал их с более поздними выступлениями на Тамбовщине, с Кронштадтским мятежом, с походом Саблина. Словом, путь эволюции и революции — вот, что мы пробовали анализировать и сравнивать. А еще пытались понять, что люди по доброй воле разжигали Первую и Вторую Мировые войны, что и третью, Африканскую, они едва не превратили в последнюю. Трудно было поверить во все это, но и не верить мы не могли. Хобот и книги показывал, где обо всем этом писалось, и, вызывая нас по одному, предлагал зачитывать вслух отрывки! Потея от натуги, мы давили из себя непростые тексты, и что-то действительно происходило в наших мозгах. Мы просто вскипали, как блинчики на сковороде — шипели и лопались обжигающими пузырями. И думаю, проникались еще большим трепетом перед Хоботом. Потому что все было написано — ну прямо как про нас! Только что народ тогда еще не чипировали, каждый болтал и делал, что вздумается. А все равно — дрались и головенки друг другу сворачивали, границы передвигали туда-обратно почем зря. Мечи с саблями переплавляли на ружья, ружья — на автоматы, а автоматы — на пучковое оружие. Прогресс, блин! Все, значит, на что оказался способен человеческий гений, все укладывалось в перечень сражений и затяжных войн.

Между прочим, если говорить про Хобота, так он и под коллег своих не копал, наоборот — вполне корректно защищал мир айпированных, объяснял, что выхода вроде как и не было иного, потому как три мешка опасностей со всех сторон — от фокусов на солнце до инопланетян и столкновения с Туманностью Андромеды. И чтобы, значит, спастись, нужно поднимать биологический статус человека, дать ему возможность выжить при любой гравитации, в любой атмосфере, при любой температуре. Иначе рванет очередным потопом — и копец. Вот, Хобот этак аккуратненько и подводил нас к мысли, что не так все скверно в айпированном сообществе и незачем воспринимать его совсем уж в штыки. Дескать, жили люди без чипов — и что? Один геморрой только и заработали — планету чуть не сгубили, друг дружку едва не покромсали. Может, конечно, и айпирование — не лучший выход, но хоть какая-то разумная попытка спастись. Кстати, прочие преподы о том же вроде говорили, да только слушать их было одно мучение. А Хобота мы слушали. И спорить с ним запросто пускались. И Хобот нас слушал. Не просто слушал, а слышал. И возражал, когда надо, и соглашался. Нормальный, короче, мужик. А эти теперь его драконили за то, что он с нами «спелся», за то что «подыгрывал» сомнительному контингенту. И что-то при этом тянули из него, заставляли признаться и покаяться. В общем, тошно это было все выслушивать. Тошно и противно…

— Во, бараны! — не удержался Дуст. — Как есть вышибут.

— Кто про уроки им настучал, интересно знать?

— А тебе не все равно? Может, из него и выжали информацию. Они это умеют.

— И что теперь делать?

— А что мы можем? Леталки разве последние посбивать да стекла повышибать.

— Сейчас такие стекла — фиг вышибешь.

— Надо петицию сочинить. Куда повыше! Сочиним письмецо коллективное и разошлем по сети.

— Ну и что? Пришлют комиссию из таких же меднолобых да шкафоподобных и устроят разбор полетов. Еще хуже выйдет. И письмо, кстати, заблокируют. Даже читать не будут. Тут жестче надо. Нормальную акцию измыслить.

— Какую?

— Может, снова на железке товарняк тормознуть?

— Железка — фигня. Тут надо хорошенько подумать. И замутить что-нибудь крупномасштабное.

— Пока будем думать, нас тут всех повторно заморозят. Еще лет на сорок! И дождемся тогда…

— Ша! — рявкнул Скелетон, и все заткнулись, уставившись на его вытянутый палец. Лица преподов были повернуты в нашу сторону. Прикиньте, они НА НАС глядели! С экрана, значит. То есть видеть, конечно, не могли, но ведь смотрели!

— Придурки, — шепотом выдохнул Скелетон. — Коммутатор-то обратимый.

Только тут до нас дошло. То есть, пока преподы орали, а мы глазели, все было нормально. Но как только развопились мы, эта команда нас тут же и засекла. Слух-то у айпированных получше нашего! Может, даже проводник рассмотрели. Он, конечно, всего-то с мизинец младенца, но и со зрением у айпированных было как со слухом — полный, значит, порядок. Любую мелочь могли рассмотреть!

— Линяем, — шепнул Скелетон и, точно рыбак на зимней ловле, начал стремительными движениями выуживать из вентиляции проводник.

— Дуст с Хомой и Кустанаем — на лестницу! — шепнул Гольян. — Свалку устройте, задержите их. Остальным — врассыпную!

* * *

С кучей-малой на лестнице Гольян хорошо придумал. Он вообще в таких ситуациях быстрее всех соображал. Считай, засада с алиби в одном флаконе. А главное — как подгадал-то! С Хомой-то мы нормально корешились, а Дуста я давно на прицеле держал. Противозный тип. Тошибу прессовал, ехидничать был мастак — давно напрашивался. Мог гадость сказать, когда не ждешь, еще и уставится при этом песочного цвета гляделками — чем, типа, отвечу. Я, понятно, не отмалчивался, но чаще все же терялся. Такие уж он моменты подбирал, поневоле растеряешься. А если отвечал, Дуст только скалился зловеще. И не боялся я его вроде, а все одно, холодок неприятный появлялся. Уж про мстительность Дуста интернатовская братва отлично знала. Потому и прозвала ядохимикатом — Дустом, проще говоря. Ну то есть, воевать мы не воевали, а все-таки неприязнь какая-то тлела. Я так думаю, и геройство мое последнее тут не пело и не плясало. Ну спас Мятыша — и что? Кто нормально ко мне относился, еще больше зауважал, а прочие, вроде Дуста, наоборот. Словом, нам и изображать ничего не понадобилось. На лестнице Хома толкнул Дуста, а тот его сразу по зубам смазал. Качественно так! И ко мне уже развернулся с занесенной рукой, да только я уже ждал — тут же и боднул его лбом. Это у меня фишка такая была. Специально против взрослых придуманная. Им ведь головой в грудь только и достанешь. Вот и Дуст к стене мячиком отлетел, затылком треснулся. И вмиг озверел. На кулаках-то он мастер махаться. В общем, драка могла бы получиться качественная, но тут-то преподаватели и нарисовались на лестнице.