Книга Кинокава - Савако Ариеси

С тех пор Фумио летала словно на крыльях. В те дни сложных вступительных экзаменов не существовало, и девушка могла позволить себе без умолку болтать о своей будущей жизни в Токио, лишь бы слушатель нашелся.

После того как Фумио получила родительское согласие, даже звук ее шагов по мосту Мусота изменился. Школьницы, которые заботились о своей внешности, предпочитали носить туфли, но Фумио больше нравились деревянные гэта. Она ходила в них все время, за исключением праздников. Однако теперь, когда ей предстояло ехать в Токио, девушка переборола себя и влезла в туфли. Улицы Вакаямы были чисты и опрятны, но дорога до My соты – а это примерно час пешего хода от моста – вдруг стала для нее настоящим испытанием. Климат в префектуре Вакаяма мягкий, зимой земля иногда покрывается инеем, но снега почти не бывает. По утрам начинает припекать солнышко, и школьникам с рабочими приходится месить грязь. К обеду проселочная дорога покрывается ровным слоем слякоти. Фумио решительно печатала шаг, грязь от каблуков туфель летела прямо на подол хакама. Будучи девушкой высокой и упитанной, она даже в обычных условиях являла собой впечатляющее зрелище, а уж когда шагала по дороге, размахивая руками, словно солдат на параде, не узнать ее даже издалека было просто невозможно.

– Добрый день, дядюшка Сигэ! – крикнула она проходившему мимо крестьянину.

– О, ты сегодня пораньше вернулась?

– Да. Пока!

И Фумио пошла дальше.

– Милая она барышня, но хлопот от нее матери наверняка хватает. Не слишком ли она энергична для девушки?

– Она во всех мальчишеских затеях участие принимает: и по деревьям лазает, и на рыбалку ходит, и в войну играет. Я все думал, что будет, когда девчонка подрастет. Она нисколько не меняется!

– Я слышал, что однажды кто-то прибыл из Ямато с брачным предложением. Когда ему сказали, что старшая дочь Матани ловит рыбу у канала, сват очень удивился, решил, что она еще маленькая, и уехал обратно.

Фумио не подала виду, что подслушала этот разговор, и, не замедлив шага, продолжила свой путь на север. Через некоторое время она уже входила в ворота особняка Матани, обнесенного толстой земляной стеной. Ворота эти были гораздо солиднее, чем в храме Дайдодзи, толстое черное дерево являло собой резкий контраст со свежевыкрашенными белоснежными стенами. Справа – хранилище, слева – мужская половина, перед которой постоянно толклись старики. Эти «пожизненные сотрудники», бывшие арендаторы, по той или иной причине так и остались холостяками. Жизнь они вели беззаботную, работали на земле Матани или на стороне, когда кому-то срочно требовались лишние руки.

Тропинка вела прямо к саду. Справа – хурма, слева – стена, отгораживающая сад. Фумио перелезла через стену и оказалась прямо у входа.

– Я дома!

Внутри царил полумрак. Девушка задвинула за собой сёдзи.

– Это ты, Фумио? – позвала мать из комнаты в конце коридора.

Фумио поднялась к себе на второй этаж, поставила сумку с книжками на пол и сняла хакама, оставшись в длинном кимоно. Быстренько сменив чулки на таби, она снова спустилась вниз. Каждый член семейства Матани был обязан докладывать о своем приходе и уходе. Фумио полагалось явиться к матери, сесть, как того требует этикет, прижать ладони к полу и официально доложить о своем возвращении.

Как Фумио и ожидала, мать чернила зубы Ясу.

– Добро пожаловать домой, – повернулась к дочери Хана. – Не рановато ли ты сегодня? А как же урок у госпожи Мацуямы?

– Госпожа Мацуяма заболела, урок отменили, – не моргнув глазом соврала девушка.

На самом деле Фумио после школы отправилась прямиком домой, у нее и в мыслях не было идти на урок чайной церемонии.

– Правда? – заподозрила неладное Хана.

Фумио почувствовала себя неловко, один промах – и все, дело может кончиться весьма плачевно. Единственный выход – исчезнуть с глаз долой, потому что провести мать, которая знает ее как облупленную, вряд ли получится.

Служанки готовили обед у колодца, огонь в кухне еще не горел. Ясу неизменно выбирала именно этот самый хлопотный час дня, чтобы попросить: «Хана, пожалуйста, покрой мои зубы охагуро[59]». И обязательно получала ответ: «Да, матушка».

Хана никогда не отказывала свекрови. Отложив все свои дела, она разводила огонь в переносной плите. Потом перекладывала разгоревшиеся угли в жаровню-хибати, посыпала их золой и ставила на решетку горшочек с охагуро. Состав медленно плавился, и она правой рукой наносила его кисточкой на зубы Ясу, левой придерживая ее за подбородок. Комнату, где осуществлялась эта процедура, все называли «дайдокоро»,[60]но она не предназначалась для приготовления пищи. В этой части страны «дайдокоро» означало гостиную, а не кухню.

Две женщины сидели лицом к лицу в центре крохотной дайдокоро в доме Матани. От этой житейской сценки веяло холодком, возможно, отчасти потому, что Ясу, которая готовилась справить свой восемьдесят восьмой день рождения, была абсолютно слепа. Она никогда не уделяла своей внешности слишком много внимания, однако, постарев, взяла за правило выглядеть чисто и опрятно. Войдя в этот дом невестой, Хана редко видела, чтобы ее свекровь чернила зубы в присутствии посторонних. Время от времени она замечала, что черный лак на передних зубах Ясу стерся, обнажив белую эмаль, но не могла сделать свекрови замечание. Ясу со своей стороны всегда чувствовала себя скованно в присутствии невестки, но, окончательно лишившись зрения, начала пользоваться безмерной добротой Ханы.

«Хана, посмотри, не помялось ли это кимоно…»

«Хана, у моей чайной чашки край откололся. Купи мне новую в городе…»

«Хана, я хочу прогуляться по саду. Идем со мной…»

Роняя палочки для еды, она непременно звала на помощь невестку, а если вдруг служанка подавала их ей, тотчас получала строгий выговор. Те, кто знали Ясу как женщину добродушную и покладистую, поражались произошедшей в ней перемене. Однако Хана никогда не выказывала раздражения и с радостью выполняла все просьбы свекрови. Она считала своим долгом заботиться о старухе, которая больше не являлась хозяйкой дома и не имела реальной власти.

По мере того как обязанностей у Кэйсаку прибавлялось, ему стала требоваться помощь жены. Всякий раз, когда кто-нибудь из его избирателей попадал в полицейский участок в деревне Исао или в городе Вакаяме, родственники бедолаги шли на поклон к Кэйсаку. И Хана вместо мужа бежала вызволять заключенного. Будучи женщиной образованной и сообразительной, обладая достоинством и безупречным характером, она не могла оставаться простой домохозяйкой. Кроме всего прочего, ей приходилось заботиться о большой семье из двух мальчиков и трех девочек. Кэйсаку постоянно был в отъезде по делам, поэтому вся ответственность за образование детей целиком и полностью лежала на плечах Ханы. Она также приглядывала за слугами и служанками, выступала посредницей в спорах, возникающих между арендаторами, и утешала их в час беды.