Книга Минус Финляндия - Андрей Семенов

— Что будет в порядке? — не понял Коля.

— Ну, — неопределенно взмахнул рукой Суслин. — Все будет хорошо. Все и у всех. И у меня, и у вас, и даже у охранника.

Если покопаться в Колиной биографии, ознакомиться с его личным делом, которое хранилось за толстыми стенами сейфа в Управлении кадров Генерального штаба, то там можно было бы найти много интересного и удивительного. Допусти Головин капитана Суслина до личного дела Николая Федоровича Осипова, капитан удивился бы, узнав, что относительно недавно, каких-то три года назад, Осипов уже отсиживал в лагере. По заданию самого Головина. На Кольском полуострове. В специальном лагере для финнов, интернированных после Зимней кампании 1939/40 годов. И еще больше удивился бы капитан госбезопасности, узнай он о том, что за несколько месяцев своего пребывания в том специальном лагере его сегодняшний собеседник выявил несколько вредных финнов, которые позже по его отчетам были частично расстреляны, а частично умерщвлены более длительными способами. Допусти Головин капитана Суслина до личного дела своего воспитанника, не принял бы капитан Колиного отказа. Уломал бы. Шантажом бы к стенке припер. Напоминанием о его первых шагах в военной разведке склонил бы к сотрудничеству с органами.

Но Суслин личного дела капитана РККА Осипова, к счастью, не читал. Ему оставалось только с негодованием наблюдать, как подлец заключенный разломал красивый, тонкой работы плексигласовый портсигар на две половинки и аккуратно положил их на стол начальника оперативной части.

— Сгною мерзавца, — издал негромкий змеиный шип Суслин и уже в полную глотку проорал: — Во-о-он!

XIII

18 сентября 1943 года. Лагерь № 21 ГУЛАГ НКВД СССР.

Таких выкрутасов капитан Суслин не терпел и не прощал. Виданное ли дело, чтобы вербуемый заключенный в доверительной беседе отказывался от вербовки! С ним, подлецом, по-хорошему хотели, по-ласковому, а он, мерзавец, портсигары ломает, для оперативной комбинации предназначенные! Вдобавок красивые портсигары. Такой и в «Метрополе» не стыдно раскрыть.

«Сгноить гада!» — решил Суслин и решение свое стал выполнять методично и неотвратимо. Он набрался смелости и запросил у комиссара госбезопасности Рукомойникова разрешение на перевод зэка Осипова в другой барак. Свое разрешение начальник оперативной части мотивировал все той же «оперативной необходимостью», ввиду которой Коля был посажен в этот лагерь. Комиссар Рукомойников с пониманием отнесся к «оперативной необходимости» и в своем ответе оставил разрешение этого вопроса на усмотрение самого капитана Суслина.

Так Коля попал в барак к врагам народа. Не в том беда была, что там все сплошь и рядом были враги, которые исподлобья враждебно зыркали друг на друга. Ну и что, что враги? Люди как люди. Никто никому стрихнин в пайку не сыпал и пикой в бок попасть не норовил. Да и стрихнина при себе ни у кого не было. Не до жиру.

Призыв «Все для фронта! Все для победы!» распространялся на всех советских людей. Даже на лишенных свободы. Даже на политических заключенных. Работали все. По двенадцать — четырнадцать часов в сутки. Все, весь народ ковал победу. Кто — на фронте. Кто в тылу. Кто у станка, кто в поле, кто в шарашке, кто в лагере.

Лагерь № 21 не был исключением. Здесь кроме шпионов работали все. Отчего же шпионам была такая привилегия? Да все очень просто. Их не выводили на работу из-за юридической казуистики. Кто они, эти шпионы? Какое у них правовое положение? Пленные? Нет, их поймали не на поле боя и не возле него. Их отловили в нашем тылу. Осужденные? Тоже нет! Отдай их в руки советского правосудия — любой суд, любой трибунал немедленно и неизбежно приговорил бы их к расстрелу, а по закону военного времени — к дважды расстрелу. Они не были осужденными, потому что их не судили. Они были помещены в лагерь ввиду оперативной необходимости. Так же, как и Коля Осипов. Срока заключения они не имели. Их судьба неопределенно и смутно просматривалась в таких примерно словах: «Доживем до Победы, а там посмотрим». Шпионы находились на положении скорее интернированных, чем заключенных, а интернированных офицеров не принято привлекать к физическому труду.

Их и не привлекали. Пока Коля жил в шпионском бараке, за компанию не привлекали и его. Как только его перевели к врагам народа, то стали выводить на работу наравне со всеми.

Лагерь № 21 вносил свой вклад в дело Победы, как и все остальные лагеря системы ГУЛАГ, как и весь советский народ. На все виды работ существовали нормы выработки. За невыполнение нормы срезали пайку, за перевыполнение поощряли продуктами. Как и в любом другом нормальном лагере.

Заключенные ударными темпами гнали военную продукцию — нужную, остродефицитную без всяких натяжек и преувеличений.

В лагере № 21 делались ящики для ручных гранат и мин. Сами гранаты и мины изготавливались неподалеку — в Саранске, на Механическом заводе, который после победы будет награжден орденом Отечественной войны. Этого добра фронту требовалось не просто много, а невероятное количество — миллионы тонн. Все эти миллионы тонн нужно было затарить в надежные ящики, чтобы боеприпасы не детонировали от толчков вагона или тряски в кузове, не взорвались по дороге. Ящиков, соответственно, требовалось тоже много. Просто невероятно много, чудовищно много. Вот «Дубравлаг», в том числе и двадцать первый лагерь, и занимался изготовлением этих ящиков из хвойных пород дерева.

Густых непролазных хвойных лесов было вокруг лагеря предостаточно — на десятки километров вокруг. Бригады лесорубов под конвоем каждый день выходили на делянки, валили стволы, обрубали сучья, чекеровали, и быками тащили длинные хлысты в промзону. Там многометровые хлысты складировали на биржу. Две бригады биржи распиливали стволы на баланы по шесть метров длиной и укладывали их в штабеля. Из этих штабелей на бирже вырастали целые улицы, но начальники производства все равно подгоняли: «Больше, больше, больше!» Два раза в году, осенью и весной, когда из-за распутицы нельзя было войти в лес и тем более вывозить оттуда хлысты, ряды штабелей таяли за пару недель — остановить производство было нельзя. Баланы из штабелей подавались на пилораму, где их распускали на тес. Отдельная бригада оттаскивала тесины в соседний с пилорамой лесораскройный цех. В нем тесины обрезали по шаблонам, делая заготовки будущих деталей для ящиков. Их возами перевозили в столярный цех, где четыре бригады обстругивали дощечки, подгоняли по размерам и сколачивали из них готовые ящики. Перед тем как попасть на склад для отгрузки, ящики проходили через малярный участок, на котором их красили и трафаретом наносили маркировку.

Технологическая цепочка — не самая сложная. Максимум ручного труда при минимуме механизации процесса и острой нехватке гужевой тяги.

Плохой считалась работа на малярном участке. Пусть она не тяжелая, но ядовитая краска, вдыхаемая ежедневно и ежечасно, разъедала легкие зэков-маляров.

В столярном цеху — тоже не сахар. Воз за возом прибывают детали, каждую нужно успеть обстрогать с двух сторон, подогнать по размеру и собрать из них ящик. Руки у всех в шрамах и занозах.