Книга Тени незабытых предков - Ирина Сергеевна Тосунян

времени? – машинально удивляюсь я, слишком занятая мыслью, что принять такой подарок – неловко. «Потому что моими работами лучше любоваться время от времени, – серьезно ответил художник. – Тогда каждый раз можно рассчитывать на небольшие открытия».

Восьмидесятилетие Хойо Курино праздновали радостно и сдержанно. В отличие от России, где целый сонм представителей художественной элиты, полагающих себя всенародными любимцами, уже привыкли лихо отмечать круглые и не слишком круглые даты в кругу одних и тех же друзей-шоуменов, но с непременным присутствием многомиллионной аудитории телезрителей, в Японии эта достойная традиция неизвестна. А посему, не столь продвинутое японское ТВ отличилось демонстрацией документального фильма о художнике и его уникальных творениях – прекрасных морских раковинах на сюжеты «Гэндзи-моногатари». На ту же тему и росписи Курино-сан по фарфору.

Для традиционной японской живописи всегда было характерно большое разнообразие художественных форм. Это могли быть все те же морские раковины, бумажные картины в обрамлении шелка, разворачивающиеся свитки, расписные веера различного предназначения, декоративные ширмы…

Впервые иллюстрировать «Повесть о Гэндзи» здесь начали в XII веке: многометровые живописные свитки (эмакимоно) очень подробно рассказывали историю похождений блистательного принца Гэндзи. С тех пор менялись времена, стили, художественные школы, на смену одним живописцам приходили другие, стиль ямато-э сменился монохромной живописью тушью в дзэнской манере, суми-э, тот в свою очередь уступил место укиё-э, популярнейшему стилю японского изобразительного искусства периода Эдо, но пристрастие японских живописцев к «Гэндзи-моногатари» так и осталось непреходящим.

Кстати, считается, что эстетика укиё-э в свою очередь оказала огромное влияние на становление европейского импрессионизма. В самой Японии укиё-э долгое время считался жанром «низким», поскольку изображал повседневную жизнь такой, какая она есть – непостоянным миром наслаждений и чувственных удовольствий, проплывающих мимо. Укиё-э дословно переводится как «картинки плывущего мира». Большая часть этих «картинок», которым местные жители не придавали особого значения, утеряна, другая перешла к зарубежным коллекционерам, как правило, американским, закупавшим их в огромных количествах и беспрепятственно вывозившим из страны. Японцы, конечно, опомнились, спохватились, но было уже поздно. Теперь старинные японские картины и гравюры в стиле укиё-э с работами величайших японских художников, таких как Хисикава Моронобу, Тории Киёнобу, Судзуки Харунобу, Китагава Утамаро, Утагава Хиросигэ, время от времени «гостят» в Японии в качестве экспонатов той или иной выставки и, поверьте, на вернисажах яблоку негде бывает упасть.

В дни, предшествующие юбилею господина Курино, родственники, друзья и знакомые прислали множество поздравительных открыток, писем и телеграмм. Почитатели быстренько раскупили экспонаты выставки-продажи, устроенной в честь дня рождения Мастера. Многие работы Курино-сан давно принадлежат музеям или служат украшением богатых частных коллекций. Цена их растет год от года, принося автору (а теперь, после его смерти, его родственникам) не только почет и уважение, но и основательный доход. И потому юбиляр созвал своих гостей на праздник в самый лучший ресторан города.

Здесь следует сделать крошечное отступление и объяснить, что вследствие возникшей в последнее время в России моды на все японское (Европа и Америка этим увлечены уже давно), некоторые люди искренне полагают, что ужин в каком-нибудь дорогом японском ресторане в Москве аналогичен такому же времяпрепровождению в Японии. Не верьте! Кроме запредельных цен у них больше нет ничего общего. Да и «сабису» (то есть сервис) существенно отличается. Из сказанного, однако, совсем не следует делать вывод, что московский или парижский японские рестораны плохи. Нет, они просто другие, адаптированные к местным вкусам, условиям и менталитету. Так же как адаптированы к европейскому вкусу почти все китайские рестораны.

Так уж получилось, что узнавать своего ближайшего соседа, Японию, современные россияне начали лишь недавно. Причин тому много. Одна из них – двухвековая самоизоляция Японии. Вторая причина – почти семидесятилетнее вынужденное затворничество самой Страны Советов, надежно укрытой от соседей собственным железным занавесом. А между этими событиями – Русско-японская война, Первая мировая война, Вторая мировая…

После начавшейся в нашей стране перестройки и открытия границ, точек соприкосновения у двух стран, двух культур, стало значительно больше. Но для многих россиян своеобразие Японии, как правило, сводится всего лишь к плакатной экзотике, где высшим достижением японской кулинарии объявлено суши, самой красивой горой – Фуджи-сан, самым рекламным деревом – сакура, не говоря уж о гейшах, кимоно и самураях. Все это, конечно, в жизни японцев присутствует. И разнообразные способы изготовления суши (кстати, еда эта для японцев вполне обыденна, как для нас бутерброды, борщ или котлеты), и привычный ежегодный обряд любования цветущей вишней, и Фудзияма, и подогретая саке, и кимоно, и театр Но, и театр Кабуки, и танка, и хайку, и иероглифы… Вот только гейш стало мало, их все больше заменяют откровенные «ночные бабочки» (впрочем, полным-полно и «дневных»), да самураи ушли в далекое прошлое, но продолжают жить в картинах художника Хойо Курино и его собратьев по искусству. И нужно четко понимать: все, о чем говорилось выше, вовсе не экзотика, а часть обычной, повседневной жизни, куда более обычной, чем для россиянина сегодня матрешки, блины с икрой или воспеваемые в пошловатой песенке «водка, баня, гармонь и лосось». Здесь даже сочинением стихов по классическим канонам увлекаются тысячи жителей страны, а ежедневные газеты регулярно их публикуют на своих страницах.

Съезд гостей Курино-сан начался ближе к семи вечера. Дамы в разноцветных праздничных кимоно, с широкими поясами, причудливо завязанными на спине в красивый бант, мужчины в строгих европейских костюмах, при галстуках, парковали свои автомобили на стоянке у небольшого двухэтажного домика. Они проходили в банкетный зал (абсолютно пустой, если не считать расстеленных на полу татами, украшенных причудливой резьбой деревянных стенных панелей и решетчатых бумажных экранов с типично японским цветочным орнаментом, прикрывающих окна вместо занавесок) и рассаживались на квадратных подушках по периметру помещения, лицом к токонома. Токонома – это ниша, где обычно висит главное украшение комнаты. В данном случае в нишу поместили старинный манускрипт из семейных реликвий художника, а перед ней расположился сам виновник торжества.

Поначалу все приглашенные сидели так, как обычно японцы сидят во время официальных и церемониальных обедов, в позе сэйдза: на пятках, выпрямив корпус и сложив на коленях ладони. Не шелохнулись даже тогда, когда официантки внесли и поставили перед каждым гостем маленькие черные столики, покрытые лаком. Пару минут спустя, когда на столиках появились первые подносы с едой, стало понятно, что представшая стороннему взгляду картина, очень напоминает средневековые сюжеты из миниатюр Мастера. Видимо, так и было задумано изначально: оживший сюжет из «Гэндзи-моногатари» в старинном интерьере. Нет, интерьер был все-таки не совсем старинный, картину, как всегда, портили мужчины, не пожелавшие соответствовать задуманному моменту, поступиться удобствами и нарядиться в