Книга Аскольдова могила - Михаил Загоскин

— Что ты, молодец? — сказал Вышата, поглядев с удивлением на юношу. — Это диво, что я знаю, когда твоя очередь стоять на страже.

— На страже? Где?

— Вестимо где! У дверей княжеской гридницы. Хорош ты, брат. Ай да гуляка: забыл свою очередь!

— Да, да, вспомнил! — прервал Всеслав. — Но я никак не могу… Я попрошу кого-нибудь из моих товарищей.

— А что? Тебе, молодец, видно, некогда? — подхватил с улыбкою ключник. — То-то же! Ох ты смиренник!.. Да полно, брат, прикидываться-то красною девушкою — знаем мы вас? И что ж за беда, чего таиться? Быль молодцу — не укора! А вряд ли, Всеслав, ты отделаешься к полуночи: очередь твою кто-нибудь справит, да товарищи не отпустят. Помнишь, в прошлом году, как стали выбирать, кому на вашем пиру представлять Услада, так без тебя дело не обошлось. Тогда тебя выбрали и теперь выберут.

— А если я не хочу этого?

— Что ты, молодец! Да разве не ведаешь, что тот, кто отказывается от этой чести, оскорбляет не одного, а всех богов. Вот я знаю, что меня не выберут, так не хочу и пировать с моими дворцовыми товарищами; погляжу лучше, как станут здесь на лугах веселиться горожане да посадские; а меж тем и дочек их повысмотрю. Что, брат Всеслав, — продолжал ключник, понизив голос и покачивая печально головою, — плохо дело!..

— А что? — спросил с беспокойством юноша. — Разве наш великий князь?..

— Что день, то хуже! Ума не приложим! Эка притча какая!.. Не то здоров, не то болен. Сидит все, повесив голову, молчит и на свет белый не смотрит: ну словно в воду опущенный; все ему не по нраву. Вот хоть я, чего уже не делаю, чтоб поразвеселить его, нашего батюшку, — ничто не в угоду; а уж трудов-то моих сколько!..

— Да, — прервал Всеслав, не будучи в силах скрывать долее своего отвращения, — что и говорить! И труды-то твои такие почетные! Диво только, что у тебя до сих пор голова цела, а плечам-то порядком, чай, достается.

Ключник нахмурил брови; румяные его щеки побелели от досады; он хотел что-то сказать, но Всеслав пустился вскачь по дороге и выехал в предместие.

— Ах ты молокосос! — вскричал Вышата, когда уверился, что княжеский отрок не может уже слышать слов его. — Смотри, пожалуй!.. Видишь какой прыткий!.. Добро ты, разбойник!.. Разве только не заведешься никогда невестою, а то узнаешь, каково обижать княжеского ключника Вышату. Э, да он говорил, что сегодня в полночь… Ну, так и есть!.. Чему быть, кроме свидания с какой ни есть красавицей!.. Постой же, вот мы тебя соследим, полуночник! И если твой сердечный дружок не отправится на житье в Предиславино, так пусть я захлебнусь первым глотком меда, который стану пить на твоей свадьбе!

II

После ясного дня наступил тихий вечер, и солнце закатилось, когда в одной из многочисленных пристроек дворца княжеского, в просторном и светлом тереме, собрались вокруг накрытого стола человек тридцать ратных людей: отроков, гридней, сокольничих и других ближних слуг Владимировых. В переднем конце стола оставлено было почетное место для того, кто должен был представлять Услада: по левую его сторону величался, развалясь на скамье, наш старый знакомый Фрелаф; по правую сидел Простен. Весь стол был покрыт яствами; янтарный мед шипел в высоких кубках и выливался белою пеною через края глубоких братин; но пирующие сидели и стояли молча, не принимались за роскошную трапезу, и на всех лицах изображалось нетерпеливое ожидание.

— Что за диковина? — сказал наконец Простен. — Да что он, сквозь землю, что ль, провалился? Вот уж солнышко село, а его все нет как нет.

— Да и Стемид еще не приходил, — сказал один молодой сокольничий.

— В самом деле, — прервал Фрелаф, привставая и окинув взглядом все общество, — его точно нет. Я думал, что он сидит вон там, на конце стола. А слыхали ли вы, братцы, поговорку, — продолжал он, выправляясь и разглаживая свои усы, — «семеро одного не ждут», а нас человек тридцать; так, кажется, нам можно и двух не дожидаться.

— Ага, заговорил и ты, Фрелаф! — сказал Остромир, один из десятников великокняжеской дружины. — А я уж думал, что у тебя язык отнялся: ведь ты помолчать не любишь.

— Да что, братец, хоть кого зло возьмет. Чем мы хуже этого Всеслава?.. Мальчишка, ус еще не пробился, а ломается как будто невесть кто! Изволь его дожидаться!

— Видно, что-нибудь задержало, — сказал Простен. — Как быть, подождем; уж если мы выбрали его в Услады, так делать нечего.

— Да что вам дался этот Всеслав? — подхватил варяг. — Молодцов, что ль, у нас не стало? Наладили одно да одно: он, дескать, всех пригожее! Эко диво! Большая похвальба для нашего брата витязя! Уж коли пошло на то, так вам бы лучше выбрать в Услады какую-нибудь киевскую молодицу, чем этого неженку, у которого в щеках девичий румянец, а в голове бабий разум!..

— Да в руках-то брат, у него не веретено, — прервал Простен.

— Веретено? — вскричал Фрелаф. — Что за веретено?.. Какое веретено?

— Какое? Вестимо какое!.. Он только что с лица-то и походит на красную девушку, а в ратном деле такой молодец, что и сказать нельзя.

— Да, да! — возразил Фрелаф, оправясь от своего замешательства. — У вас все в диковинку! Вот как у нас, так этакими молодцами хоть море пруди. Не правда ли, Якун? — продолжал Фрелаф, обращаясь к одному варяжскому витязю.

— Нет, брат, — сказал Якун, — Всеслав — удалой детина, и кабы он был наш брат, варяг, так я не постыдился бы идти под его стягом, даром что у меня усы уже седеют, а у него еще не показывались.

— Под его стягом! — повторил Фрелаф. — Да по мне, лучше век меча не вынимать из ножен…

— Не ровен меч, храбрый витязь Фрелаф, — сказал кто-то позади варяга, иной поневоле из ножен не вынешь, — стыдно показать.

Фрелаф обернулся: позади его стоял Стемид.

— Так ли, товарищ? — продолжал стремянный, ударив по плечу варяга. — Ну что ж ты онемел? Небось мы сошлись пировать, а не драться: так никто твоего меча не увидит. Что пугать понапрасну добрых людей!

Огромные усы Фрелафа зашевелились; он хотел что-то сказать, но вдруг стиснул зубы, и красный нос его запылал, как раскаленное железо: неумолимый Стемид пораспахнул свой кафтан, и конец расписного веретена поразил взоры несчастного варяга.

— Насилу тебя дождались! — сказал Простен Стемиду. — Ну что Всеслав?

— Сейчас будет. Он просит вас не выбирать его в Услады.

— Как так?

— Да вот и он: говорите с ним сами.

— Что ты, братец? — вскричал Простен, идя навстречу к входящему Всеславу. — Неужели в самом деле ты не хочешь быть нашим Усладом?

— Мне что-то нездоровится, — отвечал Всеслав, — а вы, может быть, захотите пировать во всю ночь.

— Вестимо! — подхватил Остромир. — Пировать так пировать! Ведь праздник-то Услада один раз в году.

— Так увольте меня. Я готов с вами теперь веселиться, но если дело пойдет за полночь…