Книга Аскольдова могила - Михаил Загоскин

— Моих знаменитых предков? — повторил с удивлением юноша.

— Всеслав, Всеслав! — продолжал незнакомый голосом, исполненным уныния. — Было время, и твой древний род, как гордый, осанистый дуб, красовался пред всею землею Русскою; злодеи посекли его у самого корня, — он пал, и ветры буйные разметали по свету его изломанные ветви!

— Но кто же я!

— Покамест — слуга и раб Владимира, — сказал с горькою усмешкою незнакомый. — Слуга и раб!.. — повторил он. — Но погоди, Всеслав: скорее светлый Дон покатит вспять серебряные струи свои; скорее быстрый Днепр потечет болотом в землю Угорскую и станут мощного орла называть синицею, чем величать тебя слугою Владимира, слугою этого презренного рабынича!..

— Перестань! — вскричал Всеслав. — Я не дозволю тебе оскорблять при мне великого князя. Я не знаю, кто ты, а Владимир вспоил и вскормил меня; он мой государь и благодетель!

— Правнук Олега — твой государь и благодетель! Безумный, назовешь ли ты благодетелем своим злодея, который предательски умертвил тебя, позаботился отправить тризну над твоею могилою?

— Я не понимаю тебя.

— А когда поймешь, то сердце твое обольется кровью. Но не здесь я должен открыть тебе эту тайну; не мне принять твои клятвы, не мне благословить тебя на великий подвиг, Всеслав, ты знаешь крутой берег Днепра, именуемый местом Угорским?

— Там, где развалины христианского храма?

— Да! — отвечал, нахмурив брови, незнакомец. — И теперь еще эти презренные христиане сбираются по ночам на его развалинах.

— Ты напрасно обижаешь этих благочестивых людей, — сказал Всеслав. — Не должно порицать того, чего мы не знаем.

— Ого! Так ты за них заступаешься? — прервал незнакомый. — Ну, чуяло мое сердце!.. Да неужели этот полоумный старик, у которого ты сегодня провел все утро, успел уже соблазнить тебя? Да нет: ты молодец — не может статься! И захочешь ли ты из удалого витязя превратиться в слабую жену; вместо крови врагов твоих лить слезы и каяться, как малое дитя, в твоих житейских прегрешениях? Нет, нет! Не медовые речи старика, а разве голубые глаза его дочери очаровали твой разум. И если это так, то, по мне, все равно: люби дочь и, чтоб угодить отцу, поклоняйся вместе с ним, кому ты хочешь; помни, что ты рожден не для того, чтоб плакать и каяться. Послушай: когда ты желаешь знать, кто были твои родители, то приходи сегодня, в полночь, один, на место Угорское: я стану дожидаться. Мы будем только двое, и если от слов моих не закипит кровь в твоих жилах; если душа твоя не вспыхнет местью; если ты, как малодушный христианин, заговоришь о милосердии и прощении, — то найдется третий, и горе тебе, Всеслав, когда не благословение, а проклятие его раздастся и грянет над твоею головою. Прощай!

Сказав эти слова, незнакомец перешел через мост, и, поворотив в сторону, исчез среди густого леса.

Давно уже затихло все кругом; замолк отдаленный шорох, и встревоженные птицы уселись снова на древесных ветвях, а Всеслав все еще стоял на прежнем месте и смотрел в ту сторону, где скрылся этот таинственный незнакомец. Как в сильную бурю, бесчисленное множество горных ключей, сливаясь в один ревущий, ничем не преодолимый поток, наводняют мирную долину, так точно тысяча новых мыслей, новых незнакомых ощущений нахлынули, ворвались и поглотили всю душу несчастного юноши. Давно ли она, чуждая всех житейских помыслов, свободно отделялась от земли, а теперь снова закипели в ней страсти. Слова незнакомца пробудили в душе юноши дремавшие доселе чувства гордости и честолюбия. Всеслав — не безызвестный сирота, не подкидыш, а последняя отрасль древнего рода, единый наследник знаменитого имени. Но кто были его предки?.. Какой должен свершить он подвиг? Кто этот незнакомец, не скрывающий своей ненависти к Владимиру? Кто этот третий, о коем намекал этот таинственный муж? Кому и в чем он должен был клясться?.. Всеслав терялся в своих догадках… Презрение, с коим говорил незнакомец об Алексее, сравнение христианина с малодушною женою и малым ребенком, возмутило также пробужденное самолюбие юноши. Ах, свет, едва проникший в его душу, начинал уже слабеть и меркнуть! Один образ Надежды, как ангел-хранитель, стоял еще меж им и тьмою, которая стремилась снова завладеть своею добычею.

Переехав через мост, Всеслав дал волю коню своему и через полчаса, не встретив никого, достиг до конца леса. Он возвращался прежнею дорогою, но все уже приняло другой вид: при солнечном восходе, подернутые утренним туманом, луга походили на обширные озера; теперь они во всей красе своей расстилались изумрудными коврами до самой подошвы высоких гор киевских. Отлогие берега Почайны усеяны были стадами; народ кипел в предместиях, и шумные толпы горожан, перегоняя одна другую, рассыпались по городскому Подолу; все спешили праздновать в чистом поле и под открытым небом день, посвященный Усладу — славянскому божеству веселий и пиров.

Когда Всеслав стал подъезжать к предместию, то повстречался с дворцовым ключником Вышатою, с которым мы познакомим в двух словах наших читателей. Этот Вышата был из числа тех сановников, которых Владимир презирал, но держал близ себя, как людей, нужных для его забав и увеселений. Вышата, кроме почетного звания дворцового ключника, имел еще другие занятия. Мы не скажем теперь о них ни слова, тем более что в продолжение этой повести сами читатели отгадают, в чем состояла главная должность этого хитрого и бездушного царедворца.

Если б Всеслав имел понятие о баснословии древних греков, то, вероятно, принял бы толстого ключника за весельчака Силена[61]. Небольшая, похожая на осла, сивая лошаденка, на которой он ехал, изнемогая под тяжкою своею ношею, похлопывала печально ушами и с трудом переставляла ноги; у седельной луки была привязана огромная фляга; в одной руке он держал поводья, а в другой предлинную хворостину, которая разгуливала беспрестанно по тощим бокам борзого коня его. Всеслав хотел, не останавливаясь, проехать мимо, но Вышата загородил ему дорогу и закричал охриплым голосом:

— О, гой ты еси, удалой молодец, постой, погоди, дай слово вымолвить!

— Здравствуй, Вышата! — сказал Всеслав, стараясь проехать мимо.

— Да погоди, говорят тебе, — продолжал ключник, — ставь поперек дороги. Куда торопишься? Если к товарищам, так еще успеешь. Я было подбивал их отпраздновать Усладов день за городом, да спесивы больно — не хотят якшаться с горожанами. Простен на этот раз взялся угощать вас всех, а я отпустил ему из княжеского погреба медов всяких да винца фляги две.

— Прощай же! — прервал Всеслав. — Я не хочу, чтоб товарищи меня дожидались.

— Да ведь настоящая-то пирушка будет вечером. Они прогуляют всю ночь, да и ты успеешь досыта навеселиться. Потешайся сколько хочешь до полуночи.

— До полуночи? — повторил Всеслав с невольным содроганием.

— Ну да! Иль забыл, где ты должен быть в полночь?

— А разве ты знаешь, где я буду в полночь? — вскричал с ужасом Всеслав.