Книга Мороженое в вафельных стаканчиках - Мария Ботева

— Хорошо, если так, — пробормотал он, и мы разошлись по домам.

Вечером я уже ложилась спать, как вдруг мне позвонил Славик.

— Слушай, у меня на телефоне деньги кончились, вот на домашний и звоню, — сказал он. — Ты не спишь?

— Засыпаю, — ответила я. — Что у тебя?

— Танька.

Я молчала, ждала, что там стряслось. Славка тоже молчал, но потом все же решился:

— Шороха хочет отдать.

— Как — отдать? Кому?

— Я слышал, я случайно, она по телефону разговаривала с кем-то. Рекламировала его. Шороха. Нюх, говорит, отличный, слушается с первого слова, соображает, вообще — мозг на ножках.

— Ну. И что?

— Что? То. То самое.

— Которое, Слав?

— Это она кому-то его расхваливала, отдать хочет. Точно.

— Слава! Ну откуда ты это берешь? — закричала я, мама даже выглянула в коридор посмотреть.

— Она Вике говорила, я слышал.

— Ты чего-то все подслушиваешь, смотрю я. Тебе не кажется…

Но Славка меня перебил:

— Как ты не поймешь, собака в беде! Она сама мне говорила, этот ее хмырь все время ворчит, что она с собакой возится. А чего ему, он только в выходные в городе-то бывает.

— Ну, ворчит. Перестанет.

— Я понял, — сказал Славка. — Ты не веришь. Ладно, завтра поговорим. Спокойной ночи. — И повесил трубку.

Я легла. И тут он позвонил на сотовый.

— Я быстро, я с домашнего, — сказал он, — она объявление дала. О Шорохе.

— Какое объявление? Где?

— В Интернете, на сайте, где разных брошенных собак раздают. Я сам видел.

— Как это?

— Да у меня в ленте друзей кто-то фотографию Шороха скопировал, дал ссылку. Я подумал, может, похожая собака? Но там Танькин телефон. И написано: «Передержка».

— Видишь! На время, значит.

— Нет. Ладно, давай завтра…

— Слав, — вдруг до меня дошло, — ты погоди, ты не торопись. Вдруг у нее дома кто заболел. Может, аллергия появилась, мало ли.

— Да все у них здоровы. Я знаю. Все, завтра поговорим.

И он повесил трубку. Я снова легла спать. Каждый раз, как я ложусь, наступает такой момент — за десять минут до сна, — когда лениво размышляешь о том, что завтра наступит новый день и он, наверное, будет лучше, чем этот. Так и сейчас я подумала, что, наверное, ничего страшного не происходит. Танька же ищет человека, который временно подержит у себя собаку. Я все же склонялась к аллергии. Вот как у Зины Ивановны — на Кутузова. Раньше, Лешич говорил, она могла спокойно всех кошек гладить хоть целый день.

Все образуется.

Мы не знаем

Это была катастрофа. Танька собралась отдать кому-нибудь своего Шороха, Славка не выдумывал и паниковал не на ровном месте. Я узнала это очень просто: на перемене спросила у нее, как поживает пес.

— Хорошо, — ответила Танька, — только скоро он будет жить не со мной. Отдаю.

— Значит, правда?

— Не твое дело. И не Славкино, — зло сказала Танька. — Отстаньте от меня вообще! — И вышла из класса.

Что-то тут не так, не сходится. Ясно же, что она сама не хочет отдавать Шороха. Она бы так не злилась. Тут надо разобраться.

— Пока ты разбираешься, она отдаст собаку! — кричал Славка по дороге из школы. Мы уже вышли к мосту, машины ехали так близко, в этом месте всегда, чтобы услышать друг друга, надо идти голова к голове, кричать на ухо.

— Спокойствие, — сказала я ему и вспомнила о папе, потому что это его словечко, — что-нибудь придумаем.

И мы двинулись прямо к папе.

— Собаку? Отдает? — удивился папа, — Но нам не нужно, у нас тут не граница. Может, на охрану?

— Это на цепь? — спросил Славка. — Шороха — на цепь? Поисковую собаку?

— Во дворе у нас живет Найда, в подвале…

— Знай, — поправила я.

— Шороха — в подвал? — голос у Славки дрожал, как будто он сейчас заплачет.

— Спокойствие! — сказал папа. — Дайте мне время до вечера. Есть у нас время?

— Мы не знаем. Может, Танюхе уже кто позвонил.

Я вдруг придумала, что надо делать. Папу отпустили пораньше, мы поехали к нам, точнее, в соседний дом, через дорогу. Там жил слепой старик с огромным носом. Раньше он каждый день ходил с собакой в магазин и обратно, гулял в парке. Когда я была маленькая, то все никак не могла решить, что мне больше нравится: нос или собака. Но три месяца назад собака умерла, и теперь он редко выходил из дому: продукты привозила взрослая дочь, гулял только по выходным, тоже с ней или с кем-то из соседей. К нему мы и поехали. Валерий Сергеевич, так соседа зовут, сразу все понял. Мы набрали Танькин номер.

— Алло! — начал он разговор, очень громко. — Мне тут соседи сказали, вы отдаете собаку. Да, мне нужна… Можете не объяснять, мне любая подойдет… Нет, приехать не могу. Я не вижу ничего, зрение слабое, совсем почти нет. Вот соседи помогли номер набрать. Это на Набережной. Когда будете? Запишите адрес.

— Через сорок минут, — проорал нам Валерий Сергеевич, все же мощный у него голосина.

Мы пошли к нам. Славка сел у окна. Попили чаю, и вот пришла Танька. Посмотрела на мои окна (мы успели спрятаться за штору), присела рядом с собакой. Погладила, что-то сказала. Потом перешла дорогу и скрылась в соседнем дворе. Глядя на все это, слышали мы стук сердца.

Потом она вышла. Без собаки. Посмотрела на мои окна, достала телефон и позвонила.

— Да? — ответила я.

— Ты дома?

— Э-э… Дома, да. Только у меня папа спит.

Лицо у папы вытянулось, но он промолчал.

— Я зайду? — спросила Танька. — Через минуту.

Славку с папой я закрыла в родительской комнате. Мы пошли на кухню, я поставила чайник.

— А я Шороха отдала, — вздохнула Танина.

— Как быстро…

— Да… Старику слепому, он у вас в соседнем доме живет. С носом. Знаешь?

— Слепому? Он еще говорит громко. Знаю.

Мы молча дождались, когда закипит вода. Я налила чай.

— А зачем ты его отдала? — спросила я.

Танька отхлебнула слишком много и обожглась. Заревела. Сидит и ревет, а я не знаю, что делать, меня как-то трясти стало: так Шороха жалко. И Танюху тоже жалко. Она поревела и говорит:

— Я бы сама нипочем не отдала. Это Лешка все. Ну, мой Лешка. Да я знаю, что тебе Славка рассказывал, можешь не делать вид, будто не знаешь. Ну вот. Он мне все: отдай да отдай пса. Шорох его больно не любит. На других не рычит, на него рычит. Да еще Лешке обидно, что у меня все разговоры только про собак. Хочет, чтобы я бросила все. И собак, и спелео. И вообще все. Чрезвычайные ситуации эти все. Говорит, ему в училище все эти дела надоели, техника безопасности. А тут я еще, тоже про это все. А как это — надоело ему? Ему ж летать! Как? А?