Книга Мороженое в вафельных стаканчиках - Мария Ботева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы подошли к пруду, у меня под шапкой зашевелились волосы. На льду кто-то лежал. В Гошиной одежде. Во всяком случае, в похожей. В свете фонарика были ясно видны рыжие волосы. Шапка валялась рядом.
— Борискузьмич, прием! — заорал в рацию Шмагин.
— Говори!
— Он на пруду! На льду! Лежит!
— Принято. Веревку взяли? Волокуши?
— Да.
— Так. Мы тут задержались, Вика выбирается из оврага. Обвязывайтесь кто-нибудь, берите волокуши, идите за ним. Второй страхует. Осторожнее на льду!
— Принято, — сказали мы в один голос, хоть рация была в руках у Генки.
— Давай тебя, ты легче, — предложил Шмагин. Я кивнула и завязала на поясе веревку. Узел булинь, очень надежно. На голову надела фонарь — удобная вещь налобный фонарь, надо купить себе такой же.
Я спустилась на лед. Снег был еще высокий, но в глубине следов, кажется, стояли лужицы. Интересно, выдержит ли меня лед? До Гоши шагов тридцать, надо как-то пройти их.
На берегу Генка держал веревку, я тащила за собой волокуши. Мне кажется, прошел целый день, пока я шла. Посветила на Рыжего. Это был не он!
— Это не человек! — крикнула я Генке.
В ту же минуту на берегу откуда-то появились одноклассники. И я услышала, как Гоша говорит:
— Доставай его, чего!
На льду лежал наш манекен Гоша. Сами же шили его из парусины, наряжали в телогрейку и ватные штаны, убили все каникулы. Почему их тоже зовут Гошами? Закинуть этого тяжеляка на сани я бы не смогла, обвязала за ногу и потянула к берегу, Генка, конечно, помогал, подтягивал. Потом все вместе мы тащили его к костру. Шмагин всю дорогу смеялся, ему почему-то нравилось, как нас обманули. А я молчала. Страшно замерзли ноги. И руки. И вообще. Мне хотелось хорошенько стукнуть Рыжего, а потом самой же разреветься. И просто хотелось убежать, не знаю, почему я оставалась еще со всеми. Какая-то дурацкая шутка, мне такие не нравятся.
— Татьяна! — сказал Борискузьмич у костра. — И все же поздравляем тебя с днем рождения!
Гоша достал откуда-то из внутреннего кармана куртки маленький букетик веточек брусники. На одной даже висела ягода. Все ахнули, и Танька тоже, обняла Гошку. Он, наверное, был счастлив.
— Но сегодня у нас еще важное дело, — продолжал Борискузьмич. — Два ваших одноклассника успешно прошли испытание, как когда-то каждый из вас. Молодцы, ребята!
И он вручил нам заламинированные удостоверения спасателей-добровольцев. У всех в классе такие были еще с прошлого года. С фотографией, информацией о росте, цвете волос и глаз, группе крови. Ладно, цвет глаз и рост узнать легко, но кто им про кровь сказал? Оказалось, что у меня редкая группа — четвертая положительная. Как у Шмагина, кстати.
Я думала, вот сейчас-то Шмагин расскажет всем, что на самом деле я предатель, а никакой не спасатель, даже добровольный. Но он ничего, промолчал.
— Оценим красоту момента! — предложил Гоша и придвинулся ближе к Таньке. Все засмеялись, а Танька сказала:
— Я, конечно, извиняюсь. Но мне бы с собакой погулять еще сегодня.
Обратно шли все вместе, только Таньку Борискузьмич побыстрее повез домой.
По дороге Славка говорил мне:
— Ты не обижайся. Меня вообще заставили шнурки развязывать. Перед соревнованиями у всех связали. Викашара веревки муфтовала, сто метров. Прикинь!
Но мне все было не по себе: получается, Гоша обманул меня уже второй раз. Недавно он рассказал, что тогда, когда он тренировал меня командовать, он вовсе не терял сознание, а притворился. То-то я думала, как подозрительно быстро Борискузьмич привел его в себя, просто подергал посильнее за уши, и все. Я рассказала об этом Славке.
— Ты чего? — удивился он. — Было бы лучше, если б с ним на самом деле все это было? Обморок там, пруд…
Нет, конечно же нет. Хорошо, что все это были враки. Просто у меня, наверное, нервы слабые, я не люблю такие испытания. И еще боялась из-за Шмагина.
Весна долго раскачивалась, все ждали, когда же все растает, и полезет первая трава, и можно будет надеть легкие куртки и плащи. И вот во время наших соревнований в Овечкином лесу все вдруг начало таять, снег сошел за пять дней. За эти дни мы со Славкой как-то сдружились. Каждый день мы шли от школы до моста, а потом расходились по домам.
Славка — двоюродный брат Таньки. Когда-то их семьи жили в одной квартире, можно сказать, они все равно что родные брат и сестра. Когда у Таньки чего-нибудь не получается, Славка переживает за нее, наверное, больше, чем за себя. А когда удается, радуется так, будто это удалось ему, а не ей. Впрочем, за других он тоже всегда волнуется и радуется. Как-то я раньше этого не замечала, а вот сейчас заметила.
— Знаешь, как-то не так все, — сказал Славка.
— Что не так?
— Танюха. Посмотри на нее. С ней не так. Не то. Что-то происходит.
Это правда, после 8 Марта я тоже иногда ее просто не узнавала. После школы она сразу же убегала, а раньше задерживалась, спрашивала у Борискузьмича что-то о работе спасателей, даже, можно сказать, выспрашивала. Рассказывала, чему удалось научить Шороха. Она хотела стать собачьим психологом, а я и не знала, что есть такая профессия. У нее даже появились ученики из девятого класса. Вместе они ходили куда-то тренировать своих собак, а Танька подсказывала, как себя вести, чтобы животные слушались. На перемене девятиклассники часто обступали ее и обсуждали свои дела, прибегали в класс, о чем-то советовались. Словом, ходили за ней, как ходят собаки за своим хозяином.
А теперь почему-то она отменяла все занятия, пропускала тренировки по спелеологии, хотя ей так нравилось лазить по веревкам. Она и Шороха приучала к высоте: поднимется на полтора метра, упрется ногами в стену, а кто-нибудь ей собаку на колени садит. Шорох сидит, поскуливает, боится, а Танька его гладит, дает кусочки мяса.
— Это из-за ее парня, — продолжал Славка, — все с ним. Эсэмэски на каждом уроке строчит.
— Погоди, ей же Шмагин нравится, — сказала я.
— Уже нет. Уже другой. Какой-то кент из военного училища. Ты же знаешь, Генка на нее и не смотрит.
Мы помолчали. Я поворачивала и крутила в разные стороны эту новость, а Славка просто думал о сестре.
— Ну, — сказала я, — что ж теперь. Раз так.
— Ты не понимаешь! — вдруг закричал Славка. — Она же все забросила. Вот с последней тренировки ушла. С соревнований уехала раньше всех, помнишь?
— Так ей надо было с Шорохом гулять, — ответила я, — а с тренировки ушла, я помню, у нее же целый день голова болела. Вот и ушла.
— С Шорохом… — еле слышно сказал Славка. — По-моему, она и его как-то… подзабросила.
Шороха? Танька? Подзабросила? Вот это уж совершенная ерунда! Да она бесконечно думает о своем Шорохе. Сколько раз было, что Вика, ее лучшая подруга, звала ее куда-нибудь, а Танька бежала к своей собаке. Не знаю, что может случиться, чтобы она забросила Шороха. Я так и сказала Славке.
