Книга Все языки мира - Збигнев Ментцель

Я познакомился с Войтеком несколькими годами раньше, когда учился водить машину. Мы вместе занимались на курсах и даже экзамен сдавали вместе. Войтек работал в Министерстве культуры, референтом в Главном управлении по делам кинематографии. Работу свою он терпеть не мог, считал ее бессмысленной и вообще не видел на родине перспектив на будущее. Права он хотел получить, чтобы бросить службу и на машине отца, в одночасье скончавшегося от инфаркта, ездить по городу и левачить. В Варшаве все еще не хватало такси, на стоянках в час пик выстраивались длинные очереди, и такое — естественно, нелегальное — занятие могло приносить немалый доход.

Однажды, после занятий на курсах, Войтек ни с того ни с сего спросил, есть ли у меня «Мысли» Паскаля и не могу ли я ненадолго дать ему эту книгу. Я дал. Он вернул ее через две недели. Сказал, что книга потрясающая и что он хотел бы обсудить со мной одну проблему, которая не дает ему покоя. Как я считаю: что, собственно, случилось в тот вечер, 23 ноября 1654 года, когда между десятью тридцатью и половиной первого Паскаль окончательно убедился, что Бог существует?

Вопрос Войтека в первый момент показался мне таким странным и удивительным, что я подумал, уж не шутит ли он. Однако, похоже, это его в самом деле интересовало, и он искал, с кем бы поговорить. А может, я ему просто нравился?

Прожив несколько лет на Западе, Войтек занялся предпринимательской деятельностью, и небезуспешно. В Лондоне он руководил строительной фирмой — именно там я мог бы поработать три месяца. Звонить мне домой он не хотел — боялся, что телефон прослушивается, — и предложил, чтобы я сам ему позвонил поздним вечером из какого-нибудь безопасного места.

Я позвонил из уличного автомата на Брацкой около «Детского мира»; было тогда в городе несколько автоматов, за два злотых соединявших с любым городом за границей: брось монету в два злотых и разговаривай с Парижем, Лондоном или Мюнхеном сколько влезет. У автомата всегда стояла очередь посвященных, и, хотя почти каждый говорил очень подолгу, как правило, никто никого не подгонял.

Когда Стефан Радванский прислал мне приглашение, я приступил к самому трудному.

С паспортом — о чудо! — возни оказалось гораздо меньше, чем с визой. Британское посольство мне правда не отказало, но я был приглашен в консульский отдел для беседы. Опытные друзья посоветовали, чтобы я заранее, лучше всего на английском, подготовил ответы на все вопросы, которые мне наверняка будут заданы. Подобных вопросов следовало ожидать и в лондонском аэропорту. Если у тамошнего чиновника возникнут подозрения, что со мной что-то нечисто, меня могут отправить обратно в Польшу.

Какова цель моего визита в Великобританию?

Исключительно туристическая.

Сколько я собираюсь там пробыть?

Три месяца. Авиабилет я куплю в оба конца.

Кто меня пригласил в Великобританию?

Стефан Радванский.

Год рождения…

1915-й.

Адрес? Номер телефона?

26 Templeton Place, London S.W. 5; 370-69-44.

Кем мне приходится мистер Радванский — родственник, знакомый?

Лучший друг отца.

Как давно они знакомы?

С восемнадцати лет. Во время Второй мировой войны мой отец спас жизнь мистеру Радванскому, вытащив его, тяжело раненного, на своих плечах из-под обстрела. Попав к немцам в плен, они пять лет провели в лагере для польских офицеров в Вольденберге, где спали на соседних нарах.

С каких пор мистер Радванский проживает в Великобритании?

С 1945 года.

Собираюсь ли я во время пребывания в Великобритании работать или учиться?

Нет. Как я сказал, цель моего визита исключительно туристическая.

Кто я по профессии? Где работаю? Получил ли на службе отпуск на три месяца?

Нет, мне не понадобилось брать отпуск. Я человек свободной профессии. Пишу… Публиковался во многих журналах.

А книги у меня тоже есть?

Пока нет. Первую я как раз готовлю к печати.

Когда она выйдет?

Надеюсь, что скоро.

Не все тут было неправдой — ведь я действительно занимался литературным трудом. В течение трех лет, до тринадцатого декабря достопамятного года[42], я даже работал на полной ставке в редакции популярного еженедельника. В первый год работы я опубликовал на его страницах тридцать восемь текстов, не считая заметок, подписанных только инициалами; в следующем году количество публикаций сократилось почти вдвое, а на третий год не превысило даже десятка.

— Опять ничего твоего не было, — с упреком говорила мать, привыкшая, что фамилия Хинтц регулярно появляется в журнале, а редакционные коллеги замучили меня вопросами, как случилось, что я утратил легкость пера.

Как это случилось? Легкости пера я утратить не мог, поскольку никогда таковой не обладал. Но писать мне действительно становилось все труднее, и, когда после введения военного положения выпуск еженедельника был приостановлен, я почувствовал истинное облегчение.

Почему я не мог писать? Почему на каждую вымученную страницу смотрел с отвращением, чувствуя, что это не то? Причиной тут вряд ли была цензура. Когда в Польше коммунисты потеряли власть и цензура перестала существовать, мне это нисколько не помогло. Почему же в таком случае я не занялся чем-нибудь другим? Почему по-прежнему хотел писать и надеялся, что когда-нибудь смогу? Почему все мои попытки оставались бесплодными?

Вот это было самое удивительное.

Беседа в консульском отделе прошла совсем неплохо. Я получил визу. Купил билет на самолет в оба конца. И полетел в Лондон.

Войтек ждал меня в аэропорту Хитроу. Я сразу увидел, что он какой-то вздрюченный. Неприятности на работе? Увы, да. Он потерял кучу денег — из-за паркетчика. В овальном салоне, где они меняли паркет, тот слишком тесно уложил дубовые плашки, и через двадцать четыре часа весь паркет вздыбился.

— Знаешь, на что это было похоже? — рассказывал Войтек по дороге из аэропорта. — На шатер визиря.

Я слушал, стараясь показать, как горячо я ему сочувствую.

Для поляка, приехавшего в Англию работать «по-черному», условия в квартире у Войтека были просто-таки роскошные.

Одно меня только заботило: справлюсь ли я. Мне никогда не приходилось работать на стройке, и физический труд по двенадцать часов в день при моем пороке сердца мог оказаться делом рискованным. Войтек пообещал на первых порах дать мне что-нибудь полегче.

Мы работали в фешенебельном районе — в Челси. Сын египетского мультимиллионера купил там дом, и бригада Войтека осуществляла капитальный ремонт. Мне поручили покраску проемов — дверей и окон. Дом был четырехэтажный, и проемы, которых на каждом этаже было не счесть, я мог красить до конца своего пребывания в британской столице.