Книга Столетнее проклятие - Шэна Эйби

Дозорные уже подняли на ноги обитателей замка, и отряд встречала целая толпа. Не обращая внимания на дождь, люди выбежали из замка, чтобы полюбоваться на прибытие лэрда и его невесты.

«Как же их много», — с гордостью и тайным трепетом подумал Маркус. Как же их много — здесь, в деревнях, в горах, верных и храбрых, отчаянных и изможденных голодом. Все они были под его защитой, и в их сияющих лицах Маркус читал надежду и безудержную веру.

Он не может их подвести.

Отряд подъехал к воротам, и кони наконец-то обрели твердую почву под ногами. Всадники остановились за спиной Маркуса. На них выжидательно смотрели сотни глаз.

Маркус осторожно подвинул Авалон вперед и, придержав ее за плечи, приподнялся в седле.

— Клан Кинкардинов! — громко выкрикнул он, и голос его далеко разнесся в стылом воздухе. — Я привез вам нашу невесту! Я привез вам суженую!

Авалон наконец подняла глаза — мокрая, продрогшая, грязная.

— Пошел к черту! — громко и ясно бросила она.

И толпа разразилась радостными воплями.

5.

Авалон отказалась раздеваться на глазах у женщин, которых прислали ей прислуживать.

Женщин было шесть. Они принесли большую лохань и наполнили ее горячей водой, потом насыпали в воду веточек лаванды и мяты. Они ахали и охали над Авалон. Потом принесли ей ячменный отвар, все время приговаривая что-то жалостливое.

Авалон все это было ни к чему. Она хотела остаться одна в этой крохотной комнатке. Она не желала принимать хлопотливую доброту этих женщин, потому что они тоже были ее врагами, хотя и приготовили ей горячую ванну с лавандой.

Но после всего пережитого прошлой ночью и сегодняшним утром у Авалон просто не хватило духу обойтись с ними жестоко.

Она поблагодарила женщин за отвар и горячую ванну. Из последних сил стараясь, чтобы голос не выдал ее, она объявила, что хочет мыться одна, без посторонних. Когда женщины обменялись озадаченными взглядами и притворились, что не понимают ее, — Авалон повысила голос и недвусмысленным жестом указала на дверь. Только тогда они ушли.

Выходя из комнаты, одна из женщин подняла тартан, который Авалон швырнула на пол.

— Я его постираю, госпожа, и высушу, — объявила она, перебросив тартан через плечо.

«Ну и ладно, — подумала Авалон. — Все равно он слишком мокрый, чтобы его можно было сжечь».

Черное платье было ей тесно. Авалон снимала его долго, то и дело присаживаясь, чтобы отдышаться, но все же наконец справилась. От усилий у нее разболелось плечо, но это был пустяк в сравнении с тем, на что оказался похож ее ушибленный бок. Именно поэтому Авалон и не хотела, чтобы женщины помогали ей раздеваться.

Едва увидев громадный багрово-синий кровоподтек, они наверняка с воплями побежали бы к лэрду. Авалон вовсе не хотела, чтобы он об этом узнал. Одному богу известно, что он решил бы тогда предпринять, а у нее, в конце концов, еще осталась гордость.

Авалон медленно, стараясь не делать резких движений, опустилась в приготовленную лохань с горячей водой, наслаждаясь тем, как ароматный жар постепенно омывает ее покрытое грязью тело. Запах мяты и лаванды щекотал ноздри, и Авалон понемногу одолела дремота. Девушка закрыла глаза, откинула голову на деревянный край — и погрузилась в блаженное забытье.

Когда она проснулась, вода уже изрядно остыла. Авалон отыскала оставленный женщинами кусок мыла и хорошенько намылила голову и все тело, с удовольствием отдирая дорожную грязь. Затем она выпрямилась во весь рост и полила себя чистой водой из большого кувшина.

На кровати лежала ночная рубашка из белой шерсти, плотная и мягкая, с вышитым воротом. Авалон едва успела надеть рубашку, как вернулись женщины и, сияя улыбками, поднесли ей кружку с горячим, приятно пахнущим питьем.

Авалон осушила кружку. Это оказался нагретый эль с маслом. — И тут женщины радостно сообщили ей, что это прислал ей мавр и что он желает ей спокойной ночи.

Проклятье! Перед глазами Авалон уже все расплывалось. Женщины отвели ее к кровати и бережно уложили, всего лишь дважды коснувшись ушибленного бока. Впрочем, боль оказалась несильной, и, должно быть, ее смягчило Бальтазарово снадобье.

Когда солнце вышло из-за туч и его косые лучи проникли в комнату, Авалон уже засыпала, успев напоследок едва слышно вздохнуть — вот и конец ее долгому путешествию…

Авалон открыла глаза. Комнату все так же заливал косой солнечный свет, и на миг девушкой овладело смятение. Она знала, где находится, помнила все, что случилось в последние дни, но сколько она спала? Кажется, маг дал ей какое-то усыпляющее снадобье?

Авалон села в постели и осторожно потянулась, стараясь не шевелить больным плечом.

— Как ты себя чувствуешь?

Низкий голос доносился из затененного угла комнаты, куда не проникало солнце. Не дождавшись ответа, Маркус шагнул на свет.

Кое-что в нем разительно изменилось. На нем был чистый, с иголочки тартан, под тартаном — черная туника. Темные волосы аккуратно зачесаны назад и стянуты ремешком. Громадный меч покоился в начищенных до блеска ножнах, и солнечный луч вспыхнул на них ослепительным бликом.

Авалон протерла заслезившиеся глаза и отвернулась.

Маркус поглядел на нее, затем перевел взгляд на какой-то небольшой предмет, покоившийся в его ладони. Насупил брови и снова задумчиво глянул на Авалон. Девушка знала, что именно он держит в руке.

Истинность легенды Кинкардинов подкрепляло то, что в их роду до сих пор хранилась миниатюра с портретом прекрасной жены легендарного лэрда. Эта женщина, увы, была как две капли воды похожа на Авалон. Говорили, что жена лэрда была знатного рода, и, насколько помнила Авалон, миниатюра только подтверждала это: платье женщины было расшито золотом, и на груди ее сияло чеканное золотое ожерелье.

— Впечатляюще, — проговорил Маркус, снова обратив на Авалон свои холодные голубые глаза.

— Совпадение, — нарочито небрежно отозвалась Авалон.

Маркус без единого слова передал ей заключенный в овальную рамку портрет: сама, мол, посмотри. Авалон взяла миниатюру без особой охоты, не желая радовать Маркуса подтверждением его правоты. Впрочем, она и так знала, что женщина на портрете похожа на нее; сходство было поразительное даже в те годы, когда Авалон была еще девочкой.

Если б ей не показывали миниатюру еще тогда, сейчас она решила бы, что это хитрый трюк, призванный убедить ее в реальном существовании проклятия Кинкардинов. У жены древнего лэрда было лицо Авалон: те же глаза нездешнего лилового оттенка, те же серебристые волосы — на портрете они были распущены и перехвачены тонким золотым обручем, — те же черные ресницы. Даже губы точно такие же, как у Авалон, — полные, четко очерченные.

А ведь это было лицо ее прапрапра… Бог весть, сколько «пра» бабки.