Книга Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

укрепление княжеской власти в Москве не давало возможности сколько-нибудь широко развиться вечевым собраниям, в то время как в других княжествах, где княжеская власть была слабее, еще сохранялись некоторые условия для веча» [Сахаров 1959: 209].

Думается, что причина отсутствия вечевых собраний в Москве заключалась как раз не в разрушительных действиях Ивана Калиты в пределах московской общины, а, наоборот, в его созидательной деятельности, естественно, во благо «своей» – Московской – земли[126].

Его «миротворческая» внутренняя и внешняя политика широко известна[127]. Он «исправи Русьскую землю от татеи и от разбоиник». При нем устанавливается «тишина велика по всей земли»: «престаша поганнии воевати Русскую землю и закалати христиан и отдохнуша и упочинуша христиане от великыя истомы и многыя тягости и от насилиа татарьскаго» [НПЛ: 465; ПСРЛ, т. XV, вып. 1: 44]. Его действия как высшего представителя исполнительной власти вполне устраивали московскую общину, благодаря этому только усиливавшуюся[128]. Внутренние противоречия (подспудно, безусловно, всегда имеющие место) созреют несколько позже и проявятся в борьбе московской великокняжеской власти с институтом тысяцких в 50–70-х годах XIV в.

Москва и вечевые институты

Вече на Руси во второй половине XIII и начале XIV в. В отличие от проблемы вечевой деятельности древнерусского периода, аналогичный вопрос для следующего периода – московского – не вызывал в отечественной историографии острых дискуссий. Тем не менее почти за два столетия сложились весьма противоположные мнения о функционировании вечевых собраний в XIII–XV вв.: от отмирания их «при Моголах легко и тихо» (Н. М. Карамзин) и «созыва… в некоторых исключительных случаях» (С. В. Юшков) до признания их активно действующим политическим институтом (И. Д. Беляев).

В отечественной историографии деятельность средневекового веча подробно рассмотрена в работах А. М. Сахарова [Сахаров 1959] и Ю. А. Кизилова [Кизилов 1982: 20–33]. В вечевых коллизиях второй половины XIII–XV вв. они видели борьбу горожан против феодального господства, борьбу за городские привилегии и вольности, как это имело место в средневековых западноевропейских городах.

Считается также, что с наступлением монголо-татарского ига деятельность веча смещается в сторону борьбы за независимость [Хорошкевич 1986: 39–40]. Действительно, вечевые выступления второй половины XIII – начала XIV в., как правило, в той или иной степени были связаны с бесчинствами монголо-татарских чиновников. Однако, как представляется, ничего принципиально нового в этой стороне вечевых функций нет. Ведь и ранее вече собиралось, когда надвигалась или существовала внешняя опасность, будь то набеги половцев, поход на Русь западных соседей или усобица между городами-государствами. Установившиеся между Русью и Ордой даннические отношения сути здесь не меняли. Вместе с тем вече второй половины XIII в. (как и в предыдущее и в последующее время) активно занимается княжескими «разборками» [Кизилов 1982: 25–27]. Словом, вече продолжало работать, так сказать, в заданном прежде и присущем ему режиме.

Во второй половине XIII в. вечевые выступления горожан, по мнению ряда ученых, проходили в Ростове и городах, тесно с ним связанных. Ростов, без боя сдавшийся монголо-татарам в январе 1238 г., сумел сохранить силы и вновь стать одним из наиболее значительных политических центров Северо-Восточной Руси [Насонов 1940: 55–56 и др.]. Это можно утверждать, опираясь на известия о «большой политической активности ростовских горожан и их вечевых собраниях в эти десятилетия, о многолюдных церемониях освящения церквей, переноса мощей, княжеских погребений и венчаний, приездах князей, в том числе и Александра Невского» [Сахаров 1959: 30, 203–204]. В 1262 г. вспыхнули восстания в Ростове, Владимире, Ярославле, Суздале, Устюге, Угличе. Видимо, они были не внезапными и стихийными, а подготовленными и организованными. Вечевые выступления в Ростове продолжились и в 80-х годах. В 1281 г. «город весь замяте», когда началась междоусобица Борисовичей – Дмитрия и Константина [ПСРЛ, т. XXV: 153]. В 1289 г., когда «умножи же ся… Татаръ въ Ростове», вновь «гражане створше вече и изгнаша ихъ, а имение ихъ разграбиша» [ПСРЛ, т. VII: 179; т. XXV: 157]». Близко к этому времени звучал вечевой колокол и в Ярославле. Вспомнив прежние традиции, ярославцы не пожелали принять в город князя Федора Ростиславича – ставленника хана, а также ордынского посла. Только «сила великая», приведенная из Орды, заставила горожан подчиниться [Насонов 1940: 56].

В 1293 г. во время Дюденевой рати угроза татарского разорения подняла Тверь. На вече «Тферичи целоваша крестъ, бояре къ чернымъ людемъ, такоже и черныя люди къ бояромъ, что стати съ единаго, битися съ Татары». Тем временем подоспел и бывший в Орде князь Михаил, присоединившийся к тверичам. Татары тогда «не поидоша ратью къ Тфери» [ПСРЛ, т. XVIII: 82, 83]. Таким образом, мы видим, как и в прежнее время, единую городскую общину, сплоченную клятвенным обещанием, грозную для врагов, посягавших на их независимость[129].

События конца XIII в., имевшие место в Переяславле, обобщил И. Д. Беляев. Он писал: «Земцы по приговору своего веча даже еще продолжали по-прежнему участвовать в междукняжеских отношениях: так, в 1296 г. на княжеском съезде во Владимире участвовали и выборные от Переяславской земщины и держали сторону одних князей против других перед ханским послом Алексою Неврюем. Выборные от Переяславской земщины на этом съезде присутствовали вместо своего князя, в то время ездившего в Орду» [Беляев 1906: 64][130]. Переяславцы «с одинаго» поддержали московского князя Даниила Александровича и тверского князя Михаила Ярославича в их борьбе с великим князем Дмитрием Александровичем. Собирается вече в Переяславле и в начале XIV в. В 1302 г. после смерти бездетного переяславского князя город, по его завещанию, отошел к князьям московского дома: «седе в Переяславле» Юрий Данилович. В 1303 г. после смерти отца – Даниила Александровича – он должен был перейти в Москву. Но «Переславци яшася за… Юрья, и не пустиша его погребение о[т]че» [ПСРЛ, т. XXIII: 96] (см. также: [Кизилов 1982: 25]). «Яшася» они, видимо, на вече. Вечевое единство (вместе с московским войском) они проявили и в 1304 г. – во время угрозы со стороны Твери [ПСРЛ, т. XVIII: 86]. Таким образом, порядки переяславцев, по сути, не претерпели серьезных изменений за столетие: и в начале XIII в. горожане также выступали единым вечевым «фронтом» за того или иного князя в условиях княжеских междоусобиц и межгородских конфликтов [ЛПС: 111–112]. Вместе с тем переяславские события рубежа XIII-XIV вв. показательны и в отношении вечевых функций, отнюдь не сводившихся только к борьбе с татарами.

Отношения веча и князей, а также бояр иной раз приобретали социальную остроту, что, впрочем, тоже было обычным делом. Одна из вспышек была связана с претензиями тверского княжья. В 1305 г. «бысть вечье на Костроме на бояръ», поддерживавших тверского князя, требовавшего перехода города от московского князя к нему [ПСРЛ, т. XVIII: 86; т. XXV: 393]. Похожими