Книга Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф

— Стало быть, все мы — потомки благочестивого Зиусудры? — спросила Ану-син.

Жрица покачала головой:

— Не все. Сейчас, спустя столько веков, уже никто не вспомнит, что у Зиусудры был младший брат. Когда бог Энки, решив предупредить Зиусудру о предстоящем бедствии, сказал вещие слова хижине, чтобы та передала их его любимцу, брат героя случайно оказался рядом. Сначала он не поверил тому, что боги задумали погубить человеческий род. Лишь после того, как первые волны с далёкого моря, которое вышло из берегов, стали заливать его поля, брат Зиусудры с семьёй бежал в чужие земли. В те времена узкая полоса суши соединяла два земных пространства — по ней и передвигались беженцы. Брат Зиусудры спасся со всей своей многочисленной семьёй. Прошли долгие сотни тысяч лет прежде, чем его потомки вернулись на землю своих праотцов и осели здесь, на этих болотах, скрытые от остального мира. В песнях маршекасу, которые они поют на древнем и когда-то едином для всех людей языке, есть слова о спасшихся от потопа людей, которые навсегда запомнили ужасные дни и ночи бегства от мчавшейся за ними воды. И ещё — предостережение о том, что однажды всё может повториться. Поэтому болотный народ старается ни в чём не нарушать божьих законов и жить так, как жили первые люди в благословенном золотом веке.

— Твои слова наполняют моё сердце радостью, — сказала Ану-син, и, как бы в подтверждение этого признания, её глаза озарил свет. Подумав, она прибавила: — И всё же жаль, что маршекасу скрываются на непроходимых болотах, а не пребывают открыто среди остальных людей. Их вековечная мудрость могла бы помочь человеческому роду стать лучше и добрее.

— Маршекасу дали обет никогда не вести войн, а люди в том, ином, мире всё ещё предпочитают решать любой спор с помощью силы и оружия. Они уверены, что видимая власть во всём её великолепии и пышности может быть завоёвана лишь в войне. Может, когда-нибудь нам суждено будет повести войну, и тем всё завершится. Однако маршекасу не поднимут боевые знамёна первыми. Мы, если только не будем вынуждены защищаться, не пошлём своих братьев на смерть, потому что наша вера — мир и добро.

Ану-син слушала наставления и рассказы Жрицы, затаив дыхание. Её восприимчивый любознательный ум впитывал знания, как сухая земля впитывает драгоценную влагу. Хотя внешне Ану-син почти ничем не отличалась от своих ровесниц и так же играла и веселилась, она всё же была другой — по некоему таинственному предначертанию, которое Жрица обещала ей открыть в нужный срок.

— Когда же наступит этот срок? — в нетерпении спросила Ану-син после бессонной ночи, проведённой в раздумиях о своём будущем.

— Это пока неведомо никому, — сдержанно ответила ей Жрица. — Я лишь повинуюсь велениям, которые исходят из изваяния богини Намму в нашем храме, и принимаю их как глас божий.

— Если так, могу я узнать, почему жребий богов достался именно мне? Почему вы — ты и весь народ маршекасу — признали его? В чём оно? Как случилось, что дочь сирийского раба и простой аккадской женщины стала избранницей богов?

— Не будем говорить о том, к чему ты ещё не готова! — Жрица слегка нахмурилась. — Я могу лишь научить тебя некоторым магическим приёмам, которые могут пригодиться тебе в будущем. Дальше, если захочешь и сможешь, ты пойдёшь сама, ибо путь божьей избранницы измеряется не одним годом!

Она умолкла и, пристально посмотрев на Ану-син похожими на тлеющие угольки глазами, прибавила:

— Каким бы ни был твой путь, помни, что я тебе сказала. Боги ревниво следят за тем, чтобы никто из людей не выделялся своей силой и мудростью, и всякого смельчака, который отважится сравняться с ними, они безжалостно подавляют…

Обо всём этом думала сейчас Ану-син, сидя у маленького болотного озерца. С далёкого берега, со стороны мира людей, сюда порой залетали злые слепни с изумрудными глазами и кружили над головой. Синеватая мгла, точно прозрачная пелена, стояла над неподвижными болотами. Ану-син всматривалась вдаль, где шуршал сбившийся в плотную стену тростник, а видела в воображении жёлтые волны хлебов, белые полосы цветущих яблонь, зелёные квадраты финиковых рощ. И где-то там, на холме, у Великой реки — лачугу со стволом обугленного тамариска, и фигурку маленькой женщины, сидевшей на пороге в печальном ожидании.

Иногда Ану-син потихоньку, чтобы никто не видел, плакала, думая о матери. Чаще всего мать появлялась во сне — тогда Ану-син глубоко и часто дышала, сонная, бормотала какие-то непонятные слова, внезапно просыпалась. Мать приходила из чёрной безвести, из глубин минувшего, однако вместо её лица Ану-син лишь видела, как в тумане раскачивается какое-то серое, невыразительное пятно. Только в воображении остался былой родной образ маленькой женщины, которая убаюкивала малышку на коленях и пела ей песни.

Что с тобой? Как ты теперь живёшь? — шептала Ану-син, обращаясь к этому образу, и невыносимая щемящая тоска сжимала её сердце.

Хотя Латрак, каждый раз возвращаясь из мира людей, говорил ей одно и то же: «Твоя мать здорова и счастлива, зная, что у тебя всё хорошо», Ану-син решила своими глазами увидеть, что так оно и есть.

И тогда юная Ану-син, характер которой всё больше отличался упорством, попросила Жрицу обучить её приёму видеть то, что происходит на далёком расстоянии. Жрица и Шимегу посовещались между собой, а затем, как было у них установлено, обратились за советом к богине Намму, которая, как они считали, направляла их во всех делах. Не заподозрив в просьбе Ану-син никакого подвоха, Жрица позвала её в храм и приступила к обучению. Всё оказалось намного проще, чем могла представить себе Ану-син. Нужны были лишь факел и вода, в которой появлялось загадываемое изображение. А главным, конечно же, оставалось магическое заклинание.

Проделав несколько раз такой приём вместе со Жрицей, Ану-син однажды уединилась и, пожелав увидеть мать, приступила к приёму «созерцания» самостоятельно. Пламя факела плясало, его огненные языки отражались в воде, выписывая какие-то замысловатые фигуры. Ану-син внимательно всматривалась в чашу, стараясь разглядеть изображение той, чьё имя звучало в заклинании, которое девушка произносила на древнем языке. Пламя трепетало, тени ложились длинными руками. Ану-син повторяла заклинание — каждый новый призыв её голос становился громче и повелительнее. Время было позднее, вокруг царила тишина, такая настороженная и зловещая, что у любого могла вызвать суеверный страх.

Наконец в чаше с водой появилось какое-то смутное изображение — похожее немного на каплю застывшего воска, немного на сгусток крови. Но Ану-син видела иное. В этом бесформенном, на первый взгляд, пятне она узрела мать. Теперь ей было понятно, что произошло с Баштум. И разве теперь, узнав правду, она не должна была прийти ей на помощь?

Глава 17. Киссар

Подходил к концу третий год кабалы.

Ану-син с нетерпением ждала месяца нисану и грезила о том дне, когда переступит порог ненавистного ей дома и навсегда покинет его.

Девушка ушла с болот сразу после того, как изображение, которое она увидела, применив «созерцательную» магию, показало ей, что Баштум попала в беду. Ану-син узнала, что мать отбывает кабалу в доме Залилума вместо неё, и что тот, как, впрочем, и Аваса, подвергает маленькую женщину всяческим унижениям и наказаниям. И ужаснее всего было то, что Ану-син понимала, кто в действительности обрёк Баштум на такую долгую нескончаемую пытку. Она сама! Во всём виновата она сама! Если бы она не осталась в болотном алу, если бы упросила Латрака взять её с собой и вернуться к матери… Если бы, если бы…