Книга Энигма-вариации - Андре Асиман

А потом он произносит что-то, чего я не слышу. Она отвечает: это полный вздор. «Чего ж от меня еще ждать», — парирует он, и оба разражаются смехом. Речь то ли о Неде, то ли об одной из моих ассистенток. То ли обо мне.

В какой-то момент, просто чтобы не молчать, я задаю вопрос, который звучит совершенно естественно — он давно как бы висел в воздухе: а что привело его в Штаты?

— Пишу статью про биотехнические компании, специализирующиеся на расщеплении гена и исследованиях рака. — После этой глыбы повисает пауза. — Так и познакомился с Мод.

Если этой ремаркой он собирался меня утешить, у него получилось. Теперь мне ведомы официальные основания их совместного ланча.

Кроме того, я понимаю, почему она ничего про этот ланч не сказала. Обычный рабочий момент.

Вот только меня не так-то просто надуть.

Нас зовут к столу. Но все так удобно устроились на большом диване с видом на город, что никто и не думает вставать. Памела объявляет, что обстановка слишком непринужденная, чтобы церемонно рассаживаться за столом, пусть каждый сядет где вздумается. Все равно никто не двигается. Тогда она подходит ко мне и, вытянув обе руки, стаскивает меня с места и возглашает, что, дабы наказать за сопротивление, посадит во главе стола. Их огромный стол, как всегда, накрыт с большим тщанием — густо накрахмаленные салфетки чванливо выглядывают из-под бокалов, словно цветы, раскормленные на стероидах. Памела замечает красноватое пятно, оставленное бокалом Неда на тщательно отглаженной скатерти. Осматривает повнимательнее, передает бокал официанту и тихо бормочет: «Ты еще поплатишься, ты еще поплатишься, сыночек...» По дороге к столу Мод заявляет, что она бы его придушила. Я отвожу ее в сторонку, целую и просто извиняюсь за опоздание. Спрашиваю, когда она сюда приехала. Оказалось, что из всех гостей — первой, причем поднималась в лифте со врединой Недом. «Такой задавака, ты себе представить не можешь. Потом расскажу, но он даже противнее обычного». Рассказами про отпрыска Пламов она пытается сбить меня со следа. Знаю я эти приемчики.

А когда приехал Габи?

— А, гораздо позднее.

Итак, приехали они не вместе. Впрочем, они запросто могли все это спланировать: «Ты поезжай первым. Нет, ты поезжай первой».

Гости рассаживаются как попало, Памела решает сесть от меня справа. Слева сидит Надя, которая редко открывает рот, если с ней не заговорят, а следом за ней — Марк, который готов говорить с кем угодно, но только о себе. Нужно, чтобы они познакомились и подружились, в противном случае мне придется весь вечер занимать Надю пустой болтовней. Габи, к моему облегчению, садится рядом с Марком. Но порадоваться от души я не успеваю, потому что Мод выбирает место между Габи и Дунканом -он сидит во главе стола с другой стороны. Мне это совсем не нравится. Рядом с Памелой усаживается Клэр, а места пары, у которой все непросто, по-прежнему пустуют.

Усевшись, Мод и Габи немедленно подхватывают нить прерванного разговора. Полностью чем-то поглощены. Как и за ланчем, я вижу, но не слышу.

Дав гостям рассесться, Памела немного выжидает, а потом звенит ложкой по бокалу, и все умолкают. Ненавижу фальшивую формальность застольных речей, если обстановка, как Памела сама только что выразилась, совсем непринужденная. Я всегда подозревал, что Памела представляет собой несколько более проработанный вариант черновика, которым является ее сын. Предстоящий ужин начинает меня пугать. Для начала Памела всех приветствует. Простите за жуткий бардак в прихожей, говорит она, но тут же все свои люди, для многих это вообще второй дом, но вот Габи тут в первый раз, так что цель сегодняшнего вечера — чтобы он почувствовал себя как дома вдали от дома, тем более что он занимается такой важной работой.

Подняв бокалы «Шассань-Монраше», все начинают поглощать Шмелиных морских гребешков, за столом воцаряется молчание.

— А что у него за работа? — осведомляется, нарушив молчание, Надя.

Марк, которого я знаю с университетских времен — он всегда был крайне активным студентом, — хочет всем показать, что слушал в оба, и старательно пересказывает, чем именно занят Габи.

— Почти никто из нас понятия не имеет про исследования рака, а уж тем более — про расщепление гена, очень здорово, что есть кому нас просветить, — говорит он.

Совсем он не изменился со студенчества — первым поднимал руку, первым подходил после занятий к преподавателю, первым сдавал работы. Мы начинаем излагать то немногое, что знаем про исследования рака, однако Габи не слушает. Марк — я это вижу — пытается привлечь внимание Мод, но до нее его слова не долетают. Из длинной тирады Марка по поводу последних достижений в области генной терапии мне удается расслышать одно — что речь идет о городке под названием Энна.

— А где эта Энна? — интересуется Надя, которую Марк явно интересует меньше, чем Габи.

— Энна находится в сицилийской глуши, на вершине горы, как Масада, — отвечает Габи. — Там тоже произошло страшное кровопролитие, но на сей раз проливали кровь римляне, решившие уничтожить всех обитателей городка. В Масаде все было трагичнее.

— Почему? — спрашивает Надя, уже не слушая Марка.

— Потому что в Масаде жертвы совершили массовое самоубийство, чтобы не попасть римлянам в руки, — те бы их пытали, а потом убили или продали в рабство. Пик расцвета Энны, кстати, пришелся на времена Фридриха. Он основал в Италии первый в мире университет и создал культуру, к которой были причастны норманны, греки, арабы, евреи, французы. Между прочим, итальянская поэзия возникла не во Флоренции, как считают многие, а на Сицилии. И представьте себе, изначальное название Энне вернул не кто иной, как Муссолини.

— А как она раньше называлась? — осведомляется Надя.

— Римляне называли ее Каструм-Хенне, то есть замок Энна, но византийцы потом исказили название до Кастро-Янис, замок Иоанна, а сарацины, завоевав Сицилию, переиначили в Каср-Янни, по-арабски — Замок Яннаса. По-итальянски она до Муссолини называлась Кастроджованни — но ему нравилось величие Античности, вот он и решил смахнуть все вековые наслоения пыли и вернуть городу подлинное название.

Тут, заметив, что слушателей у него больше, чем он думал, Габи улыбается, прерывает свою речь и заканчивает:

— Мы все в некотором роде такие же, да? В смысле как Сицилия.

— Это как? — интересуется Клэр — похоже, это ее первые слова за весь вечер. Меня бы Клэр никогда не стала просить объяснить ей что-то.

— Мы живем множеством жизней, взращиваем столько всяких «я», что и признаться странно, нам дают самые разные имена, при том что совершенно достаточно одного-единственного.

— И о каком именно «я» идет речь? — осведомляется Марк, явно пытаясь заработать очко.

— Больно долго объяснять, друг мой, — отвечает Габи, — а кроме того, мы пока еще недостаточно близко знакомы.

Упоминание Сицилии меня смущает. Габи продолжает вести речь про Фридриха II, а я, не удержавшись, бросаю взгляд на Мод.