Книга Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Звукозаписывающая студия привлекла бы много людей. А новые люди – это всегда идеи, мысли, перспективы. Я с удовольствием обдумывал и прикидывал, в каком помещении лучше всего студию было разместить. В своих размышлениях дошёл до того, что стал представлять, какой формы сделать металлические решётки на окнах и где заказать новые железные двери на театр, чтобы защитить от воровства нашу дивную, прекрасно оснащённую студию.

Эдуард позвонил мне около одиннадцати вечера. Я уже стал задрёмывать.

– Спускайся в ресторан, – сказал он в трубку, – Найдёшь меня слева от входа. Я с двумя девушками. Надеюсь, ты голодный…

Зал ресторана был светел. Музыка в нём звучала совсем тихо, зато все говорили громко, громко чокались, звякали приборами и тарелками, громко смеялись и двигали стулья. Эдика я нашёл за круглым столом с двумя яркими во всех смыслах девицами. На столе перед ними было много разнообразной еды, бутылок и бокалов. Девицы смеялись. Эдик говорил им что-то веселящее.

– О! – сказал радостно Эдик, когда я подошёл. – А вот и мой замечательный друг… Присаживайся… Он удивительный человек, но ужасно скромный… Садись, садись… А это прекрасные москвички… Познакомьтесь…

Эдик заметно опьянел и вёл себя совсем не так, как я привык. Он раскраснелся, был весел и грубоват. Он представил меня девицам, они назвали свои имена. Обе были нарядные, с украшениями и причёсками. Одна – белоснежная блондинка, чёрные волосы другой отсвечивали тёмно-синим блеском. Перед ними стояли высокие бокалы с пузырящимся вином. Я сел за стол, ко мне метнулся официант.

– Мой друг, – продолжал Эдик, – большой учёный. Он выводит новую морозоустойчивую породу коров. В Сибири очень холодно. Наши обычные бурёнки зимой мёрзнут и мало дают молока. Так вот что придумал этот гениальный человек… Он уже несколько лет скрещивает корову с разными пушными зверями. Скоро у нас появятся сибирские меховые коровы. Они будут небольшие, но мохнатые и будут одинаково хорошо доиться круглый год… К тому же они будут давать роскошный мех… Тогда шубы, девчонки, станут доступны всем…

– Нет, – сказала блондинка, – мы не хотим, чтобы шубы были доступны всем. Пусть они буду доступны только нам…

Они смеялись, болтали, Эдик нёс всякую весёлую чушь. Несколько раз выпили, чокаясь. Эдик наливал мне и себе водку. Я не возражал. Помалкивал и ел что-то, по мнению повара, похожее на китайскую еду, а на мой взгляд, типичный бефстроганов.

По кемеровскому времени стояла уже глубокая ночь, и я зевнул.

– Девчонки, мои хорошие! – сказал Эдик. – Вы не прогуляетесь ненадолго?..

– Коленька, – сказал брюнетка, – мы посидим в баре… А у твоего друга нету фотографии мохнатой коровки? Я так хотела бы посмотреть…

– У моего друга с собой только фото жены и детей! – сказал Эдуард. – Подождите у бара… Возьмите там всё что хотите.

Девицы встали, оказались высокими, стройными, и ушли медленно и плавно.

– Как же я люблю Москву! – сказал Эдик. – Тут всё дорого, но ясно и понятно, за что платишь…

– Что за ахинея про шерстяную корову? – спросил я.

– А что я должен был им сказать? Познакомьтесь, девушки, это мой приятель. Он режиссёр… Они бы захлопали в ладоши и спросили… «А какое кино вы снимали?..» или «В каком театре?..» Что бы ты им сказал? А так… Рассказал ерунду… И никаких вопросов.

– Они тебя называли Николаем… Это тоже по Гоголю? – спросил я.

– Разумеется!

– Вы давно знакомы?

– Да вот только что познакомились, – сказал Эдик, усмехнулся и зевнул. – Встреча была… Пришлось выпить… Такие люди… С ними не пить не получается… Есть люди, которые боятся меня, есть те, кого боюсь я, есть те, кого боятся все, и есть те, которые боятся только самих себя… С такими и встречался… Очень результативно поговорили… Но я побаивался… А тут такие красотки!.. Тебе какая больше понравилась? Белая или чёрная?.. Или других поискать?

– В смысле? – не понял я, но догадка затеплилась.

– Послушай!.. Это проститутки… Хорошие, отличные столичные проститутки. Высший класс! Хочешь, бери… Я угощаю. Ты чего так удивляешься?! Проституток не видал?

– Нет, Эдик, не имел чести, – сказал я обескураженно.

– Конечно… Где бы ты их увидел? Тем более таких… Тут, дорогой мой, мир чистогана… Всё на продажу… Обожаю Москву! Вон видишь? – Эдик указал пальцем в окно. – Это – зал имени Чайковского, это – Театр сатиры… А тут проститутки и убийцы… Вон за тем столиком, – он перешёл на шёпот, – сидят люди, у которых руки не по локоть, а по плечи в крови. И тут же самый модный в Кемерово режиссёр… Великий город!.. Тут всё вперемешку… Но я понял… Извини меня, опьянел… Ты иди, пожалуй… В Сибири ночь давно. А я с труженицами любви разберусь.

– Завтра нам к одиннадцати тридцати, – повторил я.

– Конечно!.. Не волнуйся… Просто воздух свободы пьянит!

Проснулся я ни свет ни заря. Садовое кольцо за окном только начало шуметь утренним потоком машин. Долго валялся в постели. Маялся. Сходил позавтракал. Пил много кофе. Ощущения были абсолютно детские. Невыносимое ожидание праздника.

Около девяти утра уже не находил себе места. В десять позвонил Эдуарду в номер. Телефон давал короткие гудки.

Я перезвонил ему через пять минут, опять было занято. Снова набрал Эдика через десять минут, пятнадцать, двадцать. В трубке раздавались короткие гудки.

Через полчаса невозможности дозвониться до Эдуарда я подумал, что не может человек так долго и беспрерывно говорить по телефону. Видимо, он выпил ночью ещё, исполнил арию сибирского гостя, теперь не может проснуться, а трубка на телефоне в его номере лежит неправильно. Оставался всего час до условленного времени, в которое мы должны были явиться в фирму за покупкой.

Начиная уже очень нервничать, я позвонил администратору гостиницы и выразил опасение, что в номере моего знакомого что-то не так с телефоном, потому что я не мог до него дозвониться уже более получаса. Через три минуты мне перезвонили и сказали, что мой друг постоянно говорит по телефону и уже давно. Минимум несколько часов.

– Вы уверены? – спросил я.

– Да. Мы видим, что он именно звонит, – ответил серьёзный женский голос, – по нескольким номерам. И разговаривает. Так что не переживайте, ваш друг жив.

– Спасибо, – сказал я.

Каждые пять минут я набирал номер Эдуарда. Короткие гудки звучали сначала как издевательство, а потом как приговор. Идти и стучать в дверь его номера я считал унизительным и бесполезным делом. Мы сначала не успевали к назначенному времени, потом опаздывали, а через час коротких гудков в трубке я засомневался в том, что мы куда-нибудь поедем. Звонить в фирму, где нас ждали, не стал. Не знал, что сказать.

Эдик позвонил сам. На часах, висящих на стене моего номера, была четверть первого. Я уже перестал метаться из угла в угол, а просто стоял у окна и страшно, мрачно гневался. Я отдавал себе отчёт в том, что Эдик ничем мне не обязан и решил потратить свои деньги исключительно по собственной инициативе. Но и я его за язык не тянул. Мы договорились. Он знал, что я жду и мне это важно, но не соизволил предупредить меня хотя бы коротким звонком. Эдик решал свои дела, забыв обо мне. Я гневался.