Книга Вечная мерзлота - Виктор Ремизов

Макаров скрылся за дверью. Это был кабинет с бархатными шторами, он заходил сюда в наручниках, держа руками штаны. Иван Михалыч вскоре вышел и заговорил шепотом:

– Не может сейчас, ждет звонка… – он показал глазами наверх. – Когда освободится, не знает. Поедем, буду звонить ему.

Они снова приехали к генералу только в час дня.

Все утро, пока ждал, Сан Саныч пролежал на койке в общежитии. Пытался представить разговор с генералом, свой рассказ о Николь и детях, сам же страшно нервничал и сбивался. Подвал «серого дома», его камера вспоминалась, лезвие в щели, он и сейчас смог бы найти его… Рассказать бы генералу, как ссали на лицо капитана Белова… – сердце Сан Саныча бешено колотилось от унижения. Это все было в этом доме, и офицеры все такие же лощеные и довольные собой! Возможно, и Фролыч там, больше года о нем ничего…

Генерал сам вышел в предбанник и пригласил обоих.

– Здравия желаю, Федор Иванович! – Макаров шутливо приложился к фуражке и по-приятельски подал руку.

Белов тоже козырнул.

– Да ладно-ладно! – генерал был в одной гимнастерке.

Лет сорока пяти, высокий и тучный, но без живота, генерал выглядел моложаво и даже спортивно. Улыбался важно и весело и смотрел умно, но Белов отчего-то чувствовал неловкость – вальяжность начальника МГБ Красноярского края унижала.

– Так! Обедать! – скомандовал хозяин кабинета, потирая руки. – Там поговорим!

Они спустились в столовую на первом этаже. Генерал по дороге выспрашивал у Макарова новости про однокашников, о работе, но, кажется, не слушал, поглядывал благодушно. Пришла официантка, генерал велел принести свежие салаты и цыплят табака. Коньяк и водку. Сан Саныч уже крепко чувствовал себя не в своей тарелке. Здесь, внизу, под ними сидели сейчас люди. Но он только кивал, соглашаясь, что свежие овощи и зелень полезны для мужского здоровья. И улыбался над солдатскими шутками генерала.

Хозяин сидел в торце большого стола, Белов с Макаровым напротив друг друга. Официантку генерал отправил и разливал сам.

– За Хозяина! – он поднялся решительно, пихнул супницу, стоявшую у него под рукой на специальной коляске. Из рюмки выплеснулось, по борту супницы потек золотистый борщ.

Чокнулись. Выпили. Сели закусывать. Белов выпил безо всякого чувства, здесь все было фальшиво. Кроме настроения генерала.

– Сам звонил! – произнес Федор Иванович вполголоса, солидно и с чувством, и указал вилкой в потолок. – Волновался! Честно! Все утро волновался, как пацан! У меня с ним всегда так! А уж когда сидишь у него в приемной… иной раз и коленки трясутся! Такого масштаба человек! Сто генералов, включая Жукова и еще кого хочешь, перед ним будут стоять – и всех будет трясти!

Генерал, гордый своими трясущимися коленями, снисходительно зыркнул на собутыльников сквозь золотые очки и снова наполнил рюмки. Выпили. Генерал сам стал разливать борщ.

– Фу-ух! Хорошо сегодня… на все вопросы четко ответил. Знаете, как он умеет! Это, я вам скажу! У меня один Красноярский край, и то за всем не уследишь! А у него целая страна да еще полмира! И он все знает и все помнит! – Генерал выдохнул расслабленно и выпил, ни с кем не чокнувшись. – Ну, что у вас, молодой человек?

Сан Саныч поставил поднятую было рюмку и заговорил, заикаясь и преодолевая волнение:

– Я про своего старпома Захарова Сергея… Фролыча хотел спросить… он арестован…

– Погоди-погоди! – остановил его генерал и посмотрел на Макарова. – Это твой Захаров?

Начальник пароходства кивнул, строго посматривая на Белова.

– Идет следствие! – генерал зачерпнул борщ и понес ложку ко рту. – Вам тут делать нечего! Вы хотели просить за вашу невесту. Она ссыльная?

– Старпом Захаров арестован по моему делу… меня освободили…

– Я сказал, не ваше дело! – генерал вытер жирный подбородок, глаза недобро сузились, рот тоже стал маленький. – Скажите спасибо, вас отпустили!

– Его тоже бьют, как и меня? Он здесь внизу?! – холодея от страха, выпалил Белов.

– Вас били? – генерал поменял тон на спокойный, даже на благодушный и стал разливать коньяк.

– Пристегивали наручниками и били, как последние подлецы и трусы… – у Белова тряслось все.

– Сан Саныч! – строго остановил его Макаров. – Скажи про Николь.

Генерал опять выпил, не чокаясь. Макаров пригубил, Белов пить не стал.

– Захаров – честнейший человек, Иван Михайлович! Всю войну на морских караванах! Ранения, награды! Почему вы молчите?!

Макаров смотрел на Белова, как на последнего дурака. Заговорил сухо:

– Не ждал я от тебя такого, товарищ Белов. Захаров – это мой вопрос, а ты забыл, куда и зачем пришел! Как можно так себя вести, тебя принимает руководитель края…

– Ладно, Иван Михалыч, дело молодое, горячее, понять можно… – Генерал наполнил рюмки и поднял свою. – Бывает еще, чего греха таить. Давайте, за справедливость! Не я здесь командовал, но все равно – мои личные извинения за сотрудников, капитан!

Сан Саныч растерялся, зачем-то начал вставать, чтобы выпить стоя, но не встал, а быстро выпил и, стиснув зубы, опустил голову. Он видел глаза генерала, когда тот говорил о справедливости. Они не выражали ничего. Капитан Белов и старпом Захаров были ему не интересны.

Генерал с удовольствием ел цыпленка, вытирал салфеткой жир, Макаров закурил, а у Сан Саныча коньяк в горле застрял. О Николь говорить он не мог. Этот упитанный генерал был ему неприятен, у него, у Козина и Антипина было что-то одинаковое в лицах. Они были трусы, холуи, они были люди без чести… Сан Саныч встал неожиданно для себя:

– Извините меня, товарищ генерал, я… разрешите, я пойду? Мне очень стыдно, Иван Михалыч. Честное слово! Извините! – и он, едва не уронив стул, выбрался из-за стола.

– Идите-идите! Ничего не бойтесь! Я запрошу дело… как фамилия вашей невесты?

– Вернье… Николь.

– Цыганка, что ли? Ну ладно, скажите секретарю, разберемся! – генерал разорвал следующего цыпленка. – Завтра с утра приходите!

– Спасибо, извините меня еще раз. Я просто…

– Ну идите уже… я понял. Давай, Михалыч, вздрогнем по-старинному! У меня настроение сегодня! – генерал поднял рюмку.

К выходу Белова сопровождал офицер. Сан Саныч совсем ничего не чувствовал. Как будто сделали укол в голову, если бы его спустили вниз и заперли в знакомую камеру, он не сказал бы ни слова. Так даже и лучше было бы – он сейчас что-то сделал не так! Все испортил! Внутри все онемело – шел просить за Николь и не спросил!

На улице светило солнце и морозило. Он натянул поглубже фуражку, поднял воротник шинели, у него были дела в пароходстве, но он, боясь, что его найдет Макаров и придется с ним разговаривать, пошел в другую сторону. Он просто шел по улице, не зная, куда деться. В этом городе год назад у него было море приятелей, теперь же не было никого. Он брел, а ему назойливо мнилось, что он снова в лагере, где друзей не бывает.