Книга Сок глазных яблок - Аква Тофана

Он часто бил меня словом, считал, что нападение – лучшая защита. Разве можно видеть противника в наивной девушке, которая младше на 8 лет и у которой тонкие руки с эльфийскими пальцами? Он мог запросто мне что-нибудь сломать или подарить путевку на тот свет. Но он почему-то меня боялся…

Когда становишься мишенью для чьих-то опережающих ударов, по вонзающимся в тебя шипам можно определить, где расположены и как глубоки раны, на месте которых они выросли. На долю секунды блестящие доспехи обнажают кровавое месиво – ткни мизинцем, и твой обидчик скорчится от боли. Мне было его жаль – там раны на ранах и когда он меня мучил, я не могла ответить ему тем же, потому что в эти моменты он, незаметно для самого себя, демонстрировал крайнюю уязвимость.

Он был груб, холоден и отрешен. Когда уровень дискомфорта зашкаливал, я придумывала повод чтобы убежать домой – погреться, но каждый раз извиняясь сама не зная за что, возвращалась в общество холодного бездушного монумента. Я не могу просто уйти отсюда, меня должны выставить за дверь. Именно выставить и именно за дверь – роль должна быть доиграна до конца. Я не знаю, что мне это даст, но чувствую, что мне это нужно.

Он был воплощением моих ночных кошмаров Сволочь, ублюдок и психопат. Наглый, циничный и аморальный. Младший брат доктора Хауса, превзошедший киношного персонажа. Избалованный мальчишка, привыкший получать все, что ему хочется, но слишком умный, чтобы воровать и насиловать в открытую. Если честно, я завидовала ему Мне было чему поучиться у этого тихопомешанного, который вызывал у меня ужас и восхищение: по сравнению с ним я была доброй и наивной овцой… Убей во мне Христа…

У него какие-то странные отношения с родственниками. Что же он сделал им такого, что его никто не любит? Хотелось бы мне посмотреть на людей, породивших его, – жаль, они уже умерли.

Друзья воплотили его собственные недостатки в гипертрофированном виде. Почему у него в приятелях нет ни одного успешного мужчины? Какой-то король неудачников, собравший вокруг себя убогую свиту, чтобы выделяться на ее фоне…

Он знал женские уловки, как таблицу умножения, и не брезговал пользоваться ими сам, лишая их женской непосредственности и эмоциональной импульсивности и превращая тем самым в циничные манипуляции. У меня, девушки, ни разу не получилось обыграть его – он, как шахматист, продумывал реплики на несколько ходов вперед.

Ему нужна была моя ревность, и он всячески ее провоцировал. Мне было неприятно, и я бы даже обиделась, но в этом было что-то очень печальное. Помню, он надевает новый ремень и чуть ли не орет: «Меня хотят все бабы!», а я улыбаюсь и киваю, с грустью думая: «Вот как, оказывается, выглядит мужская истерика…».

Он хвастался, что у него было больше 40 женщин. Наверное, когда ему не спится, он пересчитывает не овец, а перепрыгивающих через изгородь девушек: Маша, Оля, Наташа, Лена № 1, Лена № 2… Он перечитал столько книг про то, как управлять «бабами», что польстил всему женскому роду. Такие светлые мозги, и зачем забивать их всяким мусором? Его интеллектуальный уровень выше того, на который рассчитана вся эта однобокая макулатура. И что за ущербное хобби – «ставить опыты на бабах и заниматься их дрессировкой»? Ну хорошо, я – подопытный кролик № такой-то. Но кто же исследует его самого? Кто осуществит его тайную мечту? Кто потешит его самолюбие? И я решила что обязательно напишу лично про него.

Я думала, мы повстречаемся пару недель и расстанемся, месяц – и расстанемся, ну ладно – два месяца и расстанемся. Но игра затянулась, я начала в него влюбляться…

Я рассказала ему про Королеву, а он сказал, что полгода назад поссорился с девушкой, на которой собирался жениться, хорошо так поссорился оскорбив ее; и если она его пальчиком поманит, он к ней побежит. Ну что ж, мы квиты. Если в тесто попадают осколки стекла, такой хлеб выкидывают.

Это не самое приятное зрелище – из раза в раз видеть его кислую отрешенную рожу, на которой большими буквами написано: «Любимая, вернись я все прощу, только поколочу немного, но ты, главное, вернись». Мне было скучно и одиноко и быстрее хотелось уйти домой.

Он хочет свою бывшую, а спит со мной. Кого он обнимает, когда прикасается ко мне? Эта мазохистская мысль противоречит моей натуре – обжигает мозг и насилует душу. И при этом в ней есть нечто мерзопакостно-приятное, растягивающее губы в улыбку. Я-то в него влюбилась, мне-то его обнимать приятно, а вот насиловать себя и почти год спать с девушкой, которая не особенно-то и нравится, до которой стараешься лишний раз не дотрагиваться, – это ведь почти подвиг на поприще мазохизма.

К зиме у меня начал дергаться глаз. Я часто просыпалась по ночам, оттого что сердце пульсировало в пальцах, как будто лежало в ладони. Мне хотелось встать, одеться и убежать; если бы не холод на улице, я бы так и сделала, он бы не стал меня останавливать. Но было холодно, и тогда мне хотелось долбануть его чем-нибудь тяжелым по башке. Я шла на кухню и пила его пустырник, или его корвалол, или и то, и другое, возвращалась и пыталась заснуть. Утром я уходила домой, но через несколько дней мы снова встречались. За что я наказываю себя?

В день моего 25-летия он пожелал мне завернуться в простыню и ползти на кладбище. Почему я продолжаю это терпеть?

Он стал очень агрессивным, швырялся в меня обвинениями, колол издевками, гнал от себя грубостью. Но продолжал мне звонить и предлагал встретиться. Хотел, чтобы я сама ушла. Но я продолжала разыгрывать наивную дурочку, мне хотелось досидеть до финальных титров, чтобы не осталось чувства незавершенности. Я ждала слов.

Мне должно быть больно, по-настоящему больно, на всю жизнь больно, чтобы бежать прочь из каждой квартиры, где есть эта чертова комната иначе я обойду сотни домов в поисках ее.

Эта комната казалась мне знакомой, и я раз за разом внимательно осматривала ее, роясь в закромах памяти, как в шкафу. Но ни одна вещь по отдельности ничего мне не напоминала. Обычная комната на солнечной стороне, оформленная в классическом стиле, обычная гамма теплых оттенков – от желто-персиковых до темно-ореховых, обычная мебельная стенка, за стеклом которой, на полках как обычно, годами пылится лишняя посуда, обычные занавески с тюлем, обычное зеленое растение в горшке, обычное ощущение простора благодаря отсутствию лишних вещей, обычный голый гладкий пол и… обычная невидимая стена, отделяющая людей друг от друга.

В этой комнате время течет очень медленно здесь вдыхаешь ледяную атмосферу отчуждения недосказанности и неловкости; здесь нельзя открыто выражать свои чувства из-за страха, что они будут высмеяны; здесь не называют по имени и не смотрят в глаза; здесь слова застревают в горле а искренние разговоры переводятся в стеб, игнорируются или грубо сводятся на нет; здесь все время ведется двойная игра и чувствуется неопределенность. В этой комнате живет Королева, но ее самой здесь нет. И как меня угораздило снова здесь очутиться? Мои родители жили в такой же. Папа не смотрел мне в глаза. Думая, что дело во мне, я чувствовала вину и стыд, вот как сейчас. Мне неприятно здесь находиться, но меня сюда тянет. Убежать прочь – значит, снова вернуться в эту самую комнату в каком-нибудь другом доме.